Плач перепелки

Вскоре дорога начала спускаться в низину. Следовало на всякий случай попридержать буланого, и Зазыба слегка стал натягивать вожжи. Но напрасно беспокоился, конь, видно, немало походивший в артиллерийской упряжке, дело свое знал: колеса попадали как раз в колеи, и телега катилась под гору ровно.

Из дубравы почти наперерез им вышла с большой вязанкой дров какая-то женщина. Было ясно, что направлялась она в местечко. Зазыба подстегнул коня. Возле дороги женщина остановилась, видимо, надеясь подъехать на подводе.

— Клади свои дрова, — сказал ей, улыбаясь, Зазыба.

Не раздумывая, женщина втащила перехваченные веревкой сучья на повозку. Была она годами не намного старше Зазыбы. Но выглядела совсем измученной, про таких обычно говорят: забытая людьми и богом. На Марылю она не обращала внимания, заискивающе смотрела на одного Зазыбу, будто еще не верила, что тот действительно довезет ее до местечка.

Марыля подвинулась, уступая место. Женщина положила дрова как раз на яблоки, а потом села и сама, не выпуская из рук конца веревки.

— Вот повезло так повезло, — сказала она, оглядываясь. — И не знаю уж, как благодарить.

— А чего же ты на себе тащишь? — спросил Зазыба, кивая на сучья.

— Так а на чем? — женщина усмехнулась и бросила будто с укором: — А вы еще ездите? И кони вот у вас есть! Откуда ж это вы? Что-то я не знаю вас…

— Из Веремеек.

— А-а-а, — покачала головой женщина, — так у вас, может, и германцев еще не было?

— Не было.

— Живете ж там, в лесу! —позавидовала она.

— А вы?

— Да мы… Правда, германцы пока не трогают. Может, и зря пугали. Говорят же, не так страшен черт, как его малюют.

— Черт, он и есть черт, — не согласился Зазыба. — Как красиво ни малюй, все равно на черта похож будет.

— Так и правда, — принялась убеждать женщина, будто опасаясь чего, — не трогают людей. Все остается, как и прежде.

— Ну-ну…

— А все оттого, что комендант, кажется, попался нам толковый, вот что я вам скажу. Намедни даже побил одного полицая. Василя Бутремея. Это ж как было. — И начала с увлечением рассказывать: — Пришел он к одной бабе в Зеленковичи, я говорю про Бутремея, да и забрал мужнины сапоги. Нехай бы какие-нибудь другие, а то хромовые. А баба возьми да и сходи к коменданту. Так Адольф и помог ей. Право слово, помог. Шомполом даже побил Бутремея. Говорит, я из вас русское свинство выбью. Ну, Бутремей как отведал шомпола, так сразу принес сапоги назад в хату.

Зазыба поглядел на Марылю и подмигнул, мол, слушай, как бывает.

— Нет, может, и напрасно еще говорили так про германцев, — продолжала рассуждать женщина, — распутства они не потерпят…

И вдруг до Зазыбова плеча дотронулась Марыля:

— Денис Евменович, взгляните!..

Зазыба повел глазом вперед. На большаке, который был уже недалеко, стояли между рядами почерневших с комля берез грузовые автомашины с закрытыми кузовами. Колонна, очевидно, остановилась давно, так как немцы похаживали между грузовиками, как на большом привале или при вынужденном отдыхе. Зазыба почувствовал, как задрожали у него руки. Он попытался покрепче сжать ими вожжи, но руки не слушались.

— Кхе, кхе, — с трудом выдавил он из себя что-то похожее на кашель.

— А бо-о-ожечка! — встревожилась при виде немцев и бабиновичская женщина.

Полевая дорога, по которой они ехали среди ржи, пересекала шлях как раз в том месте, где стояли теперь автомашины. Даже сам перекресток был перегорожен.

— Ну, что будем делать? — шепнул Марыле Зазыба.

— Не знаю.

Повозка между тем приближалась к перекрестку.

Зазыба глядел на машины, на вооруженных солдат. От волнения впереди все будто расплывалось, как в непроглядном тумане.

Наконец буланый дошагал до крайней березы и сам остановился, видя, что дальше путь перекрыт.

Немцы также обратили внимание на телегу с тремя седоками. Некоторое время они наблюдали за ними, а потом один, по-козлиному подбрасывая зад, перепрыгнул канаву и направился к повозке. На лице его не было ни особого напряжения, ни тем более улыбки. Просто им владело в этот момент безучастное любопытство, вызываемое обыкновенной ленью, бездеятельностью и чувством своего превосходства. «А ну-ка, посмотрю!» — должно быть, подумал он. Но вдруг увидел на телеге красивую девушку-славянку, и лицо у него сразу словно загорелось.

— О! — поднял он вверх палец и, повернув голову к автомашинам, крикнул: — Ком маль шнелер хэр! Прима мэдэль![6]

И тогда молодые и здоровые немчики — у некоторых так даже верхняя губа не успела загрубеть, — топая тяжелыми сапогами, ринулись, будто спущенные с цепи, через канаву к повозке.

— Шёнэс мэдхен! Айн прахтштюк![7] — старались они перекричать один другого.

Видя все это, Марыля скрестила руки, уцепившись пальцами за плечи, и сжала их, как в ознобе.

Зазыба сидел впереди, ему не было видно, что делалось за спиной. Но казалось, что там прямо-таки гарцевали черти. Стоял шум, сыпались со всех сторон непонятные слова.