Плач по уехавшей учительнице рисования (сборник)

Привет тебе! Вот же они. Белые, уткнувшись прозрачными стеблями в свод небесный, свесив головы вниз, здесь буквально на каждом шагу!

Ты:

– Я-то давно это знаю, но откуда же знаешь ты?

– Я просто догадалась! Ясно? Я догадалась обо всем, – сжимаю твою руку больнее, будто хочу на что-то намекнуть.

Тут же ты и смутилась, и горечь легким стежком начала пробиваться по диагонали, от бровного уголка, через веко, в глаз, ямку… Стой! Не дрейфь! Это была просто проверка.

Гляди, как мы уже высоко, – давай лучше потанцуем, прямо здесь, пикируем – что это? Теплостанция, отвечаешь ты, ее видно из моего окна. Не так уж далеко мы и улетели.

В самый раз! Здесь твои птички споют нам самый щекотный, самый воздушный на свете танец, называется танго, менуэт, мазурка, фламенко, вальс, но если хочешь, и мурку. Нет, танцевать будешь ты одна, я-то совсем не умею. Лопатки уткнув в трубу, такую теплую – отсюда, представь, она не кажется мне такой безнадежной, отличный окрас – красно-белый; шесть красно-белых труб в нахлобучках дымков, крыша – танцплощадка, нас изучает голубь. Хорошо, я потанцую с тобой – головой, ладонями, подстучу тебе в бубен, подщелкну, буду плыть растерянно за твоим шелковым платьем, как оно раскрывается мягкими полукруга́ми, распускается гигантским цветком, как касается горла острым краем свободы в темно-оранжевом ветре. Потому что закат. По твоим движениям буду угадывать душу твою, как она хочет обнять весь мир, но немного боится, как каждого любит-не-любит, по твоим глазам понимать время, как они то закроются, то распахнутся.

И каждый мой взгляд на тебя будет означать все тот же курлык:

Люблю. Я люблю тебя.

А ты, уронив на глаза челку, развернешься на миг и спросишь.

Да за что?

И, помолчав: какая ж ты фантазерка! Я – обыкновенная русская баба.

Ты – баба? Что же, слушай.

Я люблю тебя.

И это самая последняя правда.

Но ее вечно мало, всегда нужно, чтобы не ветер, небеса, горы, а мелкие ноты, россыпь черешен на палочках – так и быть… Танцуй и внимательно слушай, глотай все их с косточками, которые я сейчас проращу.

Люблю тебя за то, что у тебя мое самое любимое имя. Когда-то мою лучшую подругу звали так. Потом она, правда, куда-то делась, если честно, пошла к матросам, но ты же сама спросила – прости… Она ни при чем, но имя! Носящий его может быть или беспросветно счастлив, или страданиями ослеплен. Но сейчас нам некогда думать, в какой из сосудов залили твою судьбу.

Люблю тебя за то, что ты совершенно из другого теста.

А я ведь совсем не умею печь пирожки.

Люблю, что ты волшебница из синего ситца. Тебя сшили пальцы девочки-сироты с узенькими терпеливыми глазами.

Люблю за то, что ты все одолела. Все победила, идешь одна. Твердую поступь тропой соснового бора, строгость плеч, уверенность каждого движения, жеста – люблю.

Люблю, что к тебе никогда не добраться. Две пересадки, потом автобус, который никогда не приходит. От остановки в гору. Вечно не работает лифт. Но зато как утопишь круглую кнопку звонка, открывается дверь. В проеме ты – и хочется кричать тебе в лицо, чтобы ты превратилась в такого же, как все, человека.

Люблю за вытянутый коричневый свитер, который ты дала мне в тот вечер мороза, хотя это совсем не в твоем духе, дистанция, строгость, почти холод. Но тут уж куда деваться – мороз. Я не вернула – ты не напомнила, никогда.

Люблю смотреть на тебя вот сейчас, стоя на краю над домами разного роста. Вспышки огня на стеклах, всполохи меди, черные росчерки крыл среди листьев. И слышно, как внизу кричат дети на качелях, как играют в футбол мальчишки. Глухие удары о мячик – тук, тук, тук.

Люблю твои дурацкие проговорки, прорвавшиеся случайно слова с такой же металлической, напрягшейся спинкой. «Необходимо принять продуманное решение», «постепенно выработать» чего-то там… Любимая, милая, замолчи!

Люблю, что ты птиц возлюбленная сестрица. Смотри, они держат тебя за свою. Уже сплели венок из самих себя, видишь, воробушки выложили подвижный круг над порхающими волосами, говорят: чирик! Гляди, приблизились и другие – пеночки, горлицы, иволги, дрозды, кукушата! Все тянутся к тебе клювами, крыльями. Все танцуют с тобой. Думают: ты их бог, богиня, богица. Но ты их просто сестра.

Дай выдохнуть мне. Пауза, в которую сейчас же врывается птичий гомон.

Кончилось танго, фокстрот, началась мурка. Ты и это знаешь. Откуда? Но дух и приемы те самые , неподражаемые, неизучаемые, русские, почему ж тогда у тебя такие глаза?! С роскосью. Рысью? Ты – чья?

Вся со всеми. Знаю. Любая с любым.

Люблю тебя за эту невозможную, людям это ведь никому не под силу, широту. Купленную страданиями, разбитым двадцать раз сердцем. Асимметрию губ, один уголок чуть выше, всегда смеется, другой тянется вниз.

– Это что же, – ты перебиваешь, – вот так мы и будем дружить, всегда на крыше?

– Нет, конечно же, нет. Не только. Рассказать тебе дальше?

– Да.

И опять эта смешная осанка, величественный кивок головы – хотя ты уже можешь, в принципе, не напрягаться. Ведь ты ж понимаешь, куда я веду.

– Нет!

– Сейчас увидишь.