Плач по уехавшей учительнице рисования (сборник)

– У вас что же, тут и корова своя? – прокричал мальчик; Иван Гаврилович то ли расслышал, то ли нет, однако мелко закивал головой, что-то просипел и поковылял в церковь. Молоко было прохладным, жирным и чуть припахивало козой – точно, отец Лонгин говорил же и про козу… Мальчик допил до конца, попытался приласкать кота, но тот улизнул. Мальчик побрел вслед за Иваном Гаврилычем, который уже входил в храм. Постоять для виду минут двадцать и в лес!

Храм изнутри оказался совсем маленьким, размером с небольшую комнату. В подсвечниках насыпан был песок, свечки втыкались прямо в него. Густо пахло свежеоструганным деревом, у стены под окном лежала воздушная кучка стружек. В богослужении участвовала вся немногочисленная братия – читала и пела. Даже отец Иван Гаврилович приносил пользу – раскрывал в нужном месте толстые книги и указывал согнутым пальцем, что читать не очень опытному послушнику. Никто здесь никуда не спешил, служба катилась широко, ровно, спокойно, отец Лонгин и отец Игнатий пели, послушник читал, тоже медленно и ясно, многие слова были понятны, и мальчик заслушался. Такого сурового и стройного пения он никогда прежде не слышал. В их соборе по сравнению с этим не пели, а голосили и частили, точно в вечной спешке. В монастыре он на службе побывать не успел. В скиту оказалось вон как, но постепенно он и здесь, как обычно, соскучился. Димки и Витьки в храме с самого начала так и не было, хотя Димка в этот хор легко влился бы. А Витька? Когда же прилично будет уйти? Но едва он подумал это, отец Лонгин сам подошел к нему и сказал тихо, что наступило «время вечерней прогулки». Мальчик не успел ответить, как отец Лонгин развернул его и легонько подтолкнул к двери.

Он сразу же поспешил в лес. Снова упрямо, долго копал, почти без перерывов, до полного изнеможения, корни стали попадаться намного реже, но земля уплотнилась, стала тяжелее, глинистее – к тому же и лопату приходилось поднимать все выше, помимо собственной воли мальчик двигался все медленнее.

Он вылез из земляной ямы только когда стоял в котловане по пояс. Весь он был в поту и в грязи, ноги и руки дрожали, очень хотелось пить. Ручей был рядом, но он лег на траву без сил, долго лежал, бездумно глядя на шныряющих мимо прозрачных стрекоз, на сиявшее сквозь вершины небо, темно-синее и совсем светлое еще, хотя уже наступил вечер. Подумал, что таким являться в скит никак нельзя, нужно помыться. Снова спрятал лопату в тайник, а в выкопанную яму набросал для маскировки травы и веток.

У ручья мальчик, раздвинув мошек, выпил несколько жадных горстей, перед этим перекрестив суеверно воду, умылся, разделся до пояса и начал тереть подмышки, плечи, шею. Он мылся, радуясь воде и что место здесь все-таки глухое, никто не потревожил его за все время работы, кроме гладкого черного крота, которого он чуть было не порубил лопатой. Вовремя заметил, раскопал ему подальше от котлована ямку и на лопате перенес неподвижный, бархатный шар туда. Мальчик волновался, не ударил ли он зверька, сам не заметив, не умер ли все-таки крот? Пошел проверить через некоторое время, но никого в яме уже не нашел, осталась только ровная кучка накопанной земли и дырка, уходящая вглубь. Мальчик хмыкнул: вот бы люди умели копать с такой скоростью.

Вымывшись, мальчик обтерся футболкой, пришлепнул с десяток комаров и довольный, хотя и еле живой, отправился в скит.

Он шел и думал, что скоро останется здесь навсегда, значит, надо стать лесным человеком, чтобы не бояться и жить нормально, как все здесь живут. «Лес, прими меня, сделай меня своим братом», – бормотал мальчик и нарочно отключал сознание, стараясь раствориться в движении ветра, величаво шумящего в вершинах, превратиться в мягкий празднично-зеленый мох на стволах и в эти темные, серые и белые корявые стволы, легкие листья, дрожавшие на ветру, в ветки с черно-зелеными иголками, заросли крапивы, куст с яркими ядовитыми ягодами, стать сырым древесным грибом или упавшей колючей шишкой.

Его отвлек звон. Звонили в скиту, значит, он был уже неподалеку. Мальчик ускорился и озабоченно подумал, что завтра без топора совсем никак, весь день должен уйти на подготовку материала – стоек, стропил, хвойных веток. Но когда сквозь лес проступили скитские постройки, его осенило: доски! На заднем дворе дома валяются никому не нужные старые доски, это и будет одежда для его стен, что в тысячу раз лучше, чем забивать земляные стены сучьями… И дверь он сколотит из досок тоже. Еще, конечно, молоток, молоток б! И нары сделает. На земле спать нельзя – замерзнешь, так советовал в статье полковник Георгиевский. И полку для книг. В целом не так уж много ему понадобится стройматериалов… жаль, снова придется нарушить материнскую заповедь, но ведь так можно будет сэкономить время. В скиту их обещали продержать еще три-четыре дня – нужно было торопиться! Вот только когда же их носить, эти доски, как? Ночью, остается только ночью, не страшно – час-полтора работы – оттащить можно будет недалеко, сложить в лесу, а к самому месту донести потом, при свете дня.