— Проклятье! — огорчился Хидейк, — ну почему же он такой сноб? Не отгородись он от мира своей глупой надменностью, я непременно бы захватил с собой вас и тогда разговор шел бы куда продуктивнее. Впрочем, признаюсь вам честно, я не жалею о поездке. Давно так не отдыхал. — Альв пожевал губами и спросил, — а причем тут количество бочонков?
— Здание взорвали порохом, — объяснил я, — а первый взрыв случился как раз в подвале, где хранили вино. Полагаю, по пути от дома вашего друга до посольства количество бочонков увеличилось на один. Но наверняка мы этого уже не…
— Узнаем, — оборвал Хидейк, — как я уже и говорил, все, что сказал мне Хамед, несущественно. Потому что сейчас мы с вами едем к одушевленному, который лучше всех осведомлен обо всем, что происходило в посольстве и в тот злосчастный вечер, и во многие другие вечера. А теперь довольно о моих развлечениях. Не томите же, рассказывайте, что удалось вызнать вам. Бьюсь об заклад, вы сработали куда продуктивнее…
…После того, как я, — выбросив, конечно же, из рассказа магполов, — пересказал все, что узнал от усатого вахтера, карета еще два-три сегмента скакала по мостовой, а мы молча думали каждый о своем. Временами по лицу Хидейка скользила довольная улыбка, и я понимал, что мысли его заняты вовсе не делом принца Тродда.
Хозяин открыл дверь сам и, высунувшись наружу одной только лысой головой и мохнатыми бакенбардами, сурово сверкнул на гостей холодными льдинками прозрачных голубых глаз.
— Доброго вам дня, мастер Зур, — приподнял цилиндр альв.
— Да какой там день! Почитай, вечер вовсю гуляет, — ворчливым голосом буркнул полуорк, но тут же внезапно заулыбался, не в силах удержать напускную суровость. И каким бы жутковатым ни казалось с первого взгляда его темное вытянутое лицо, в котором неуловимо проглядывало что-то волчье, эта честная и открытая улыбка мгновенно смела первое впечатление, скомкала и выбросила вон. — Проходите, господа хорошие, уже, почитай, целый оборот вас ждем, жена с угощеньицем расстаралась, рагу на кухне истомилось, поди! — Льдинки весело сверкали и уже совсем не казались холодными. Я в пол уха слушал его размеренное и бесконечное бормотание, с некоторым удивлением глядя на Хидейка.
— Я послал весточку еще днем, — правильно понял меня альв. — Думал, вы вернетесь раньше.
— Да проходите же, — суетился хозяин, уводя нас вглубь дома по узкой прихожей, — вы, господин Хидейк, чай, не впервой у нас, сами знаете, куда что поставить, а вы мастер…
— Брокк.
— Весьма рад, дорогой мой, весьма рад! Разрешите представиться — Листаг Зур, и давайте уже с вами без мастеров, пусть званиями да титулами высокородные давятся. Да, господин ал-Тимиэль? — он задорно хохотнул. — Вы, мастер Брокк, шляпу и плащ сюда давайте, а ботинки вот, на приступочку извольте. О, один момент, позвольте, сперва подам вам домашние туфли.
Мастеру Зуру повезло — хотя его маленький особнячок стоял близ мясной лавки, вонь подтухающего за ночь мяса сюда не долетала, оседая в кронах деревьев уютного скверика. Но мне казалось, что если бы мерзкий запах и сумел доползти до любого из двух этажей, он непременно затерялся бы в море драпировок, которые оставляли лишь догадываться о наличии стен, или заблудился бы среди множества маленьких и милых безделушек, кои стройными рядами усеивали многочисленные и вездесущие полки. Всяческие статуэтки, поделки и сувениры явно ручной работы присутствовали в доме мастера Зура в таком количестве, что с первого взгляда было понятно: хозяева не бедствовали. Мне стала понятна простота, с которой каор обращался к моему пусть и взбалмошному, но все-таки знатному спутнику — до звания «господин» ему оставалось всего ничего, а убранство зурова дома намекало, что через год-другой торговец вполне мог бы сравнять дистанцию.
За узким коридором обнаружилась просторная гостиная с высокими окнами, которые были прикрыты гардинами так, чтобы вид открывался исключительно на блестевший от дождя сквер. Ни мясной лавки, ни скопившихся в небе сизых облаков видно не было. Помимо бесконечных полок с безделушками, здесь среди драпировок на стенах висело несколько картин с панорамами Вимсберга. Вряд ли их рисовали местные художники — город выглядел чересчур чистым, ухоженным и сухим. Среди моих знакомых — а в их круг входили самые разные души, в том числе не чуждые творческих порывов и талантов, — никто не стал бы так немилосердно перевирать действительность.