Плач третьей птицы

После набега арабов в 1044 году обители были опустошены, монахи убиты или уведены в плен, а на полуострове стали покупать земли и селиться кто попало; опять понадобилось вмешательство императора, Константина Мономаха; он удалил мирян с Афона, снабдил монахов хлебом и дал Святой Горе новый устав, под которым подписались игумены 180 обителей. Преемники Мономаха тоже щедро жертвовали на Афон как из государственной казны, так и из личных средств[140].

Святитель Григорий Палама говорил в одной из омилий: мы изобилуем таким большим количеством продуктов питания и одеждой, имея склады и хранилища полные пшеницы и вина, булочные и пекарни, одним словом, всё необходимое -- и всё это даруется нам без нашего труда[141].

Естественно, именно в византийской форме ктиторских, или княжеских, родились первые Ирининский и Георгиевский монастыри в Киеве; эта форма преобладала на Руси в домонгольский период. Учредитель имел свои права: он выбирал имя для обители, т.е. святого, которому посвящался главный храм, и назначал настоятеля. Для себя он заводил в монастыре фамильную усыпальницу и имел гарантию прижизненного и посмертного молитвенного поминовения. Киево-Печерский монастырь, начало которому положено в пещерах, ктиторским не считался, хотя обильно получал помощь христолюбивых князей.

Преподобный Дионисий Глушицкий, пока жил один, может быть, и кормился ягодами черемухи, к которой прислонил свою келью, но с приходом новых братий послал одного из них к князю с просьбой прислать древоделей, рубить и расчищать лес, – и, конечно, получил всяческое вспоможение от боголюбивого владетеля, пришедшего в радость о возникновении нового монастыря[142].

Преподобный Герасим Болдинский начал подвизаться в совершенном уединении, в глухом смоленском лесу, повесив при дорогекузовец для сбора милостыни; впоследствии же стал основателем четырех киновий. Более или менее крупные монастыри уже не могли быть в полном смысле нестяжательными: необходимо приходилось защищать монастырские огороды, луга и пашни от захвата мирянами, поэтому добывать грамоты на землевладение; князья отписывали деревни вместе с крестьянами, таким образом даруя обителям и работников.

Преподобный Павел Обнорский спасался в дупле липы, но основанный им монастырь имел земельный участок в 30 квадратных верст с четырьмя деревнями, а полвека спустя владел уже 45 крестьянскими поселениями[143].

Обитель преподобного Корнилия Комельского, пользовавшаяся при устройстве покровительством великого князя Василия Ивановича, по-видимому, получала помощь стабильно и регулярно, так что преподобный даже включил в устав положение о милостыне, которое запрещало, ради сохранения общежития, самим благотворителям распределять пожертвования между братиями и предостерегало монахов, сборщиков милостыни, от злоупотреблений, приравнивая любое присвоение общего братского достояния к святотатству[144].

Безупречнейший нестяжатель, преподобный Нил Сорский, считавший даже украшение храмов, златы и сребряны сосуды священныя, непозволительной роскошью, и тот допускал взимание милостыни; он понимал, что принцип жить трудами своих руктаит в себе куда более душевредную необходимость рассчитывать цену, заботиться о прибыли, извлекать корысть и вникать в хитросплетения экономики.

Независимости от благотворителей не бывает, считали такие безупречные настоятели, как Угрешский Пимен и Валаамский Дамаскин. Несомненно, Бог так и устраивает, чтобы одним предоставить возможность доброхотным даянием восполнить недостаток дел, а других через благодарность побудить к человеколюбию и снисхождению. Нестяжательнейший Кирилл Белозерский писал князю Андрею Можайскому: милостыньку бы по силе давали: понеже, господине, поститися не можете, а молитися ленитесь…[145].

Забытая, ныне вновь обретаемая культура общения с благодетелями состоит в том, чтоб не возноситься своим благочестием, не поучать и не судить, а искать повода проявить участие и ласку. Однако, всячески угождая, не следует уподобляться, по выражению Нила Синайского, молодым псам, весело махающим хвостом, ласкаясь к бросающим кость, и не льстить, приписывая порочным всякую добродетель[146], но сохранять независимость и достоинство. Замечательно отвечал о. Моисей Оптинский жертвователям, недовольным гостиничным обслуживанием: «мы думали, вы оказываете нам благодеяния ради Бога, а если от нас грешных ожидаете воздаяния, то лучше и не оказывать благодеяний, потому что мы, убогие и неисправные, ничем не можем воздать за них». В тексте жизнеописания тут оговорка: конечно, в этом случае о. архимандрит знал, с кем он имел дело[147].