Плач третьей птицы

Тут, может быть, и объяснение: сумасшествие, т.е. раздробление и изступление ума, отчуждение части личности от единства происходит преднамеренно; ему предшествует прилог и согласие на вражеское предложение, изволение самой личности, по причине любопытства, гордости и возражения воле Божией[214]; разгадка трагедии в единомыслии с диаволом, в играх с его грехом, в том печальном факте, что в глубине души, т.е. на самом деле, они, хоть и любят лечиться, вовсе не хотят вылечиться, не хотят быть как все, не хотят меняться, бороться, трудиться и потому не видят глазами и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их[215].

Погода на улице

И я испортился с тех пор,

Как времени коснулась порча.

Б. Пастернак.

По разным причинам клинических на сегодняшний день в монастырях совсем (или почти) не осталось, но душевнобольных сколько угодно, не в медицинском[216], а в прямом смысле слова – людей с больной душой. Их на земле становится все больше, пропорционально предвиденному Господом оскудению любви[217]. Способность к любви некоторые философы-моралисты[218] считали единственным источником духовно-творческих, познавательных и эмоциональных резервов личности, а притупление этой способности главной причиной психических аномалий[219], поскольку нарушение самого важного закона, обусловливающего существование человеческого рода, влечет за собой столь же катастрофические последствия, как и нарушение законов природы.

Но человеческая любовь – только частица всегда и везде действующей любви божественной, акт сознательного или бессознательного стремления к Богу, иначе она остается всего-навсего временным, неустойчивым, зависящим от тысячи причин предпочтением и по любому поводу легко испаряется[220]. Неудивительно, что в обезбоженной советской атмосфере несколько поколений, лишенных благодати церковных Таинств, разучились любить даже собственных детей и соответственно несколько поколений не имеют опыта христианской любви, с ее жаждой умалиться[221], послужить[222], положить душу за други своя[223].

Ничего не поделаешь, монашество – барометр, который, стоя в уединенной комнате, со всех сторон замкнутой, с точностию показывает состояние погоды на улице[224]; на нашей улице сегодня общество потребления, что-то вроде капитализма[225], с одним очевидным для живого индивидуума преимуществом – богатством выбора; насладившись десятками сортов пива, сыра и колбасы[226], бывший советский человек всё ещё не преодолел острого желания наверстать упущенное; он грезит теперь достойнымсуществованием, чтоб как у них[227]; берёт реванш десятилетиями официально отвергаемое мещанство, буржуазный дух[228], предпочитающий инстинкт разуму, силу морали, видимое невидимому.

Между тем сколько бы мы ни старались поудобнее устроиться в подлунном мире, проблем не становится меньше; и при самом гуманном политически и благополучном экономически строе человека неотвратимо подстерегают неудачи, испытания, болезни, разочарования; но, похоже, никто уже не хочет жить чтоб мыслить и страдать; побеждает публичный разум, сплоченная посредственность, господин обыватель; его цель не думать и познавать, а непрерывно получать удовольствие от обеспеченного, защищенного, беструдного и хорошо бы бесконечного земного существования.

Это он диктует массовые вкусы и устанавливает шкалу ценностей под лозунгом «нет ничего дороже человеческой жизни», т.к. сражаться и умирать ни за истину ни за родину не хочет; это он под личиной политкорректности упраздняет этические нормы, ограничивающие разгул плоти, и впаривает либеральные стандарты, на деле оборачивающиеся диктатурой греха[229]; это он открывает магазин «Эгоист» и рекламными слоганами типа «найди время для себя!» «это – моё!» и «я этого достойна!» внедряет в сознание диктат самого примитивного и пошлого себялюбия; приплыл и к нам массированный прагматизм, давно поразивший западный мир, диктующий свести прекрасные порывы к двум действиям: зарабатывать и тратить, чтобы наслаждаться.

А с обывателем не поспоришь, ибо он гнездится в каждом из нас. Будто ничего не осталось в русских генах от предков, которые, на протяжении шестнадцати веков простираясь лишь ввысь и вглубь, преимущественно спасались, ради Царства Небесного, высшего и единственно ценного блага пренебрегая бытом, всегда, независимо от достатка, неустроенным, претерпевая свою историческую судьбу, пока царь Петр, пожелав выстроить вместо святой Руси великую Россию, не принудил к обмирщению, заставив решать практические задачи, работать ради земного, удовлетворять потребности, приобщаться к информации в газетах и веселью в комедийных анбарах[230].