Плач третьей птицы

Именно этот устав стал исходным образцом для обителей в Египте, Палестине, Сирии и лег в основу правил Василия Великого, Иоанна Кассиана и преподобного Венедикта, переведенных и опубликованных святителем Феофаном Затворником в сборнике «Древние иноческие уставы». Устав Саввы Освященного хорошо известен на Руси как богослужебный, под названием Иерусалимского; другой устав, также имевший широкое хождение в нашем отечестве, именовался Студийским, т.к. получил начало от святого Феодора Студита.

Византийская эпоха сохранила множество типиков: не только игумены, но и архиереи, императорские особы и ктиторы, учреждавшие монастыри, составляли свои правила, не отличавшиеся оригинальностью, разве что одни ограничивались общими законоположениями, а другие нормировали быт иноков до мельчайших подробностей[283], но на деле вряд ли скрупулезно исполнялись.

Устав складывался постепенно, по мере необходимости, в каждом сообществе как в каждой семье имея своеобразные черты. Новые правила являлись соответственно постепенному падению нравов: древние уставы не предусматривали, как греческие, впадение в блуд по пьяному делу, преступную связь монаха с монахиней или рвоту из-за пресыщения; у нас на монашеском съезде 1909 года предлагали включить в состав обетов отказ от употребления спиртных напитков.

Если в Византии увлекались составлением правил, то на Руси писаный устав не рассматривался как нечто обязательное, собственные уставы появились не раньше XIV века; жили просто, сообразуясь с условиями и степенью ревности, как Бог на душу положит; сам игумен был для братии правилом и образом, примером поведения.

Устав обычно состоит из литургического и дисциплинарного разделов, с добавлением наставлений духовно-нравственного характера; исключение представляет собой устав преподобного Нила Сорского, содержащий только подвижнические поучения.

С Х века, когда оформился дневной богослужебный круг, литургическая часть устава различалась лишь временем, установленным для богослужений: полунощницу начинали в полночь или рано утром, затем следовала утреня, после которой полагался недолгий отдых перед литургией; иногда вся служба шла без расхода, за ней сразу трапеза, а после – нет, не отдых, а труды, послушания. На сон отводилось время после вечерни и молитв на сон грядущим, примерно с 7 часов до полуночи.

Некоторые из наших новооткрытых монастырей пробовали так же: ночное богослужение – это звучит и вдохновляет! Но увы, существо с дряблыми мышцами, отвыкшее от телесного напряжения, сложно поднять на молитву после трудового дня, притом поднять не значит разбудить. Даже совы, способные бодрствовать ночью, изнемогают: отдых всяко нужен, а днем монастырь шумен почти как завод: гудят стройки и ремонты, тарахтят автомобили, двери стучат, люди кричат – уснуть не удается.

Таким образом, ночная служба превращается в болезненную формальность, в отбываемую муку; певчие, бывает, стоя отключаются и падают на полуслове. Сил действительно никаких нет; на упрек, что большинство пренебрегает уставом и не встает ночью, одна монахиня простодушно возразила: слава Богу хоть утром встаем! Формальная приверженность бдениям на деле означает дыру на месте утреннего богослужения, заключающего смысловое содержание вседневного цикла: проспали кто в постели, кто на службе.

Множество обителей, считаясь с поголовной немощью, держится общепринятого церковного порядка: полунощница с 5 или 6 утра, затем часы и литургия, а утреня присоединяется к вечерне, стало быть, совершается вечером, когда труды окончены и спешить некуда. В некоторых монастырях положен двухчасовой отдых перед вечерней службой, время безмолвия, расходуемое по усмотрению и силам каждого: частично на молитву, частично на чтение или сон. Другие Иисусову молитву с поклонами включают в состав церковной службы вместе с канонами иноческого правила.

Так записано в уставе; в действительности, что касается женских обителей, при конце полунощницы нарядчица или благочинная выдворяет сестер из храма на работы; те, кто в силах трудиться, чрезвычайно редко имеют возможность посещать службу: одна послушница насчитала восемь раз за год, после чего переменила монастырь.

Начальствующие любят приводить лукавое изречение послушание выше молитвы[284]; на самом деле благосостояние монастыря мало зависит от усилий насельников и никакой необходимостью этот догмат не оправдывается: не весной или осенью ради урожая, а круглый год действует это расхолаживающее правило, притупляющее интерес к богослужению и превращающее обители в пресловутые колхозы. Так повелось вообще-то издавна; в одном монастыре расспрашивали старушку, жившую здесь до разгона 20-х годов, разрешалось ли посещать ежедневную литургию, и услышали всех позабавивший ответ: «Боже сохрани!»[285].