Плач третьей птицы

Двойные обители существовали и в древности; св. Григорий Нисский возмущался: «живут вместе с женщинами, именуя сие сожительство братством». В них пребывали достигшие высот безстрастия, но разделенные все-таки глухой стеной; у нас подобные упразднял митрополит Макарий в XVI веке. По примеру Оптиной кое-где ладят обособленные скиты, куда женщинам хода нет; смысл запрета не очень-то понятен: ведь скиты традиционно устраиваются для преуспевших, умертвивших плотские порывы, но восходить на эту степень предоставлено в монастыре, среди дам, кишащих там и сям.

Так или иначе, возрождаясь, российские обители, кажется, все до одной восприняли общежительный устав и, может быть, только за это Господь еще потерпит наши немощи. Игумен Иероним, в XIX веке из запустения поднявший Пантелеимонов монастырь на Афоне, объяснял процветание обители и хранение братства от страшных бед не чем иным, как Божией милостью за сохранение совершенного и чистого общежития. Во время его настоятельства обходились без писаных правил, но перед смертью он составил устав и умолял братию не унижать своеволием равноангельную монашескую нравственность, не допускать республиканства, никаких разделений на партии, и хранить честь монашества, главная цель которого – богоугождение в единомыслии[295].

Ангел, давший устав преподобному Пахомию, сделал важное добавление: совершенные не имеют нужды в уставе, ибо проводят жизнь в созерцании Бога; «вы спрашивали о правиле, и мне пришло на мысль сказать вам: на что вам правило? – писал святитель Феофан Затворник одному архимандриту. – Одно имейте: всегда с Господом быть, а всё прочее определяйте expromptu в каждую минуту»[296]…

Устав не более чем удобное и необходимое подспорье, ограничитель своеволия; не следует приписывать ему самостоятельную духовную роль в стиле популярных ныне бодрых высказываний: дескать, старцев нет, зато взамен есть устав, где всё прописано; выполняй и спасешься. Уставное благочестие создает усыпляющую галлюцинацию безупречности и праведности, конечно, фарисейской.

Да и невозможно же соблюдением правил поведения заменить живую жизнь наедине с Богом, когда один день не похож на другой, а порой и каждый час предлагает новую задачу. Случается, человек, проживши в монастыре десять лет, при крутом повороте обстоятельств теряет всякие ориентиры и не умеет отличить свет от тьмы, так как всего и научился низко кланяться, ходить строем и молиться хором. Устав, словами ангела, дан тем, у которых ум еще не зрел, чтобы они, как непокорные рабы по страху к господину, выполняя общее правило, достигали свободы духа[297].

Из жизни поливающих [298]

Брат, это ты

или я?

И чьи это руки

так охладели?

Я вижу себя в огнях зарницы,

и людской муравейник

в сердце моем копошится.

Федерико Гарсиа Лорка[299]

.

Монархическое устроение общежительного монастыря сложилось в древности, когда игумен не только пользовался единоличной и безграничной властью, но и назначал себе преемника. Завещание не всегда оказывалось удачным, но не только поэтому абсолютизм настоятельского правления с течением времени претерпевал ограничения. По уставу преп. Венедикта аббата избирали, правда, потом он оставался им пожизненно; на Афоне дикея уравняли в правах с собором старцев, в сущности подвергнув зависимости и контролю.

Аналогичные опыты предпринимались и у нас: при кончине преподобного Феодосия Печерского братия, вопреки его совету, поставили в игумены Стефана, но через три года переизбрали, и он вовсе покинул монастырь. История, увы, знает массу подобных примеров: голосовали обыкновенно за того, от кого ожидали послаблений, кому надеялись навязать свою волю, а впоследствии чуть что не так – шантажировали, угрожая увольнением.

Демократия, может быть, где-то и уместна, только не в семье; равноправие между родителями и детьми, будь оно возможно, оказалось бы в высшей степени неполезно. Так и в семье монашеской: насельники, ничего не предпринимая без благословения, все равны между собою, спаянные взаимной обязанностью – ради Христа, а не по страху или иерархическому почтению. На Руси, по крайней мере, никогда не практиковалось обожествление власти или преклонение перед ней как таковой; как братия, так и игумен подчиняются единому божескому закону.

Настоятель же не владычествующий тиран, а отец; более того: следуя завету преподобного Серафима, настоятель должен уподобиться благоразумной, чадолюбивой матери и жить не в свое угождение, а в угождение детей, немощи их сносить с любовью, к слабостям снисходить, болезни греховные врачевать пластырем милосердия, падших подымать с кротостью, замаравшихся скверною порока тихо очищать, всеми способами утешать их и со всех сторон ограждать мир и покой их, чтобы никогда не было слышно малейшего их вопля[300].