Плач третьей птицы

Патерики не сообщают о постригах древних отшельников; преподобный Ефрем Сирин, обличая нерадивых, пишет: не думайте, что туго подпоясаться и влачить за собой одежды значит уже монашествовать; можно предположить, что ключевым событием считалась торжественная церемония облечения в священные монашеские одежды: рясу (хитон, власяницу), мантию и камилавку (клобук) [464]. И животные меняют облик в соответствии со сменой своего одеяния, писал Тертуллиан, защищая свой pallium, плащ, в язычестве признак бедности и низкого происхождения, а в раннем христианстве символ принадлежности к истинной философии [465].

Имело место как часть обряда и пострижение влас по образу крещения, заимствованное, вероятно, от назореев: священник в Иерусалимском храме, совершая обряд очищения, состригал волосы, накапливающие, удостоверено наукой, информацию, и их сжигали, в знак отвержения греховного прошлого. В древности и у нас на Руси поступали так же, а иногда инок делал себе из состриженных волос пояс [466].

В киновиях на первых порах, по-видимому, давали клятву верности, единый обет вообще монашества, подразумевавший все три: преподобный Антоний уже учил о послушничестве, отречении от собственности и чистоте; несколько позже Василий Великий высказывает пожелание, чтобы мужи приносили ясный обет девства, а прежде само причисление к монахам молчаливо подразумевало безбрачие [467]. Об ученике Иоанна Мосха Софронии (VI век) уже точно известно, когда, где и кем он пострижен. Однако чин пострига в его нынешнем виде явился много позже, когда монастыри сделались многолюдны и из пустыни перенесены в города и селения [468].

Перемена имени также имеет основание в Евангелии: Господь по праву Хозяина вселенной нарекает Симона Петром, камнем, а Зеведеевых братьев не менее говорящим званием сыновей грома [469]; Савл (Саул – желание) преобразован в Павла (дивный, избранный) [470]; имя выражает отличительное смысловое ядро личности [471]; верно сказал поэт: «а ну-ка Македонца или Пушкина попробуйте назвать не Александром! [472]». Изменение имени несомненно подразумевает изменение, преображение бытия именуемого, начало новой жизни: Антоний Великий имел откровение, что грехи его от рождения изгладил Господь, отсчет ведется с того времени когда сделался он иноком и дал обет Богу [473].

Выбор имени принадлежит настоятелю (настоятельнице) или совершителю пострига, однако совсем не случаен, и все знают: указание приходит с небес как знак избирательного сродства со святым, чье принимаешь имя, покровительства именно этого святого и подражания именно ему [474]. Мать И., помнится, опечалилась, вызнав от игуменской келейницы планируемое ей совсем, по ее мнению, мирское имя, и вот, настоятельницу разбудила среди ночи неодолимая мысль назвать ее совершенно иначе.

Постриг не является таинством; признать это трудно : «что чувствовал я, не поддается описанию… ночь по пострижении провел в храме в неописуемом восторге и восхищении… в душе словно музыка небесная играла… что-то нежное-нежное, бесконечно ласковое, теплое, необъятно любвеобильное касалось ее, и душа замирала, истаивала, утопала в объятиях Отца Небесного…» [475].

Не обладая той же способностью облекать эмоции в слова, любой, вероятно, согласится с ними и сказанным в заключение: «я спокойно, без всякого трепета и волнения, пошел бы на смерть, на казнь… так отрешен был я в это время от тела!» [476]. Такие переживания несомненно порождаются Божией близостью, это дар Его благодати, укрепляющей душу великой силой.

Чин пострига невыразимо прекрасен; белая власяница, непокровенная глава, носки вместо обуви символизируют наготу нищего, заслоняемую мантиями сопровождающих, предидущих два два … свечи в руках… тихое пение – и какие слова! «объятия Отча отверзти ми потщися…»; медленное движение от западных дверей к солее, прерываемое тремя падениями ниц; в некоторых монастырях не идут, а ползут, троекратно замирая простершись крестом, лицом в пол … и, наконец, царственное уверение с амвона: «Бог милосердый, яко Отец чадолюбивый, зря твое смирение и истинное покаяние, чадо, яко блудного сына приемлет тя кающегося…».

Современное сознание с трудом вмещает величественную простоту вопросоответов, церковнославянскую языковую конструкцию – кальку греческого Genetivus Absolutus: ей, Богу содействующу; постриженики, волнуясь, перевирают, путают их, особенно женщины: растрогавшись, плачут, боятся ошибиться, пугаются бросаемых ножниц – но в результате ощущение собственного недостоинства и даже ничтожества достигается вполне; что же касается смысла, он понимается много, много позже, и долго – всей последующей жизнью.