Плачь, влюбленный палач!

В 8 мы отужинали. Сонька и в столовой не унималась. Встав на стул, она взмахнула ложкой, и, обращаясь к жующим массам, провозгласила:

— А теперь поем вместе!

Народ присоединяться не пожелал. Особенно категорично были настроены отшитые женихи (Зорин и компания) и старые девы. Зорин, хоть обычно пел не переставая, причем, без всяких просьб, обиженно молчал, запихнув в рот целую котлету, а Ниночка даже поперхнулась картошкой, когда лучезарная Сонька ткнула в нее алюминиевой ложкой и скомандовала: «Присоединяйся, кошелка!»

Мы попытались стащить «дирижерку» со стула, но пьяная Сонька обладала силой Ильи Муромца и не поддалась.

— Енд а-а-а-а! Ви ло-о-о-о-вед лав ю-ю-ю-ю! — сменила репертуар она. — Ви ловед лав ю!

Ее вытянутый палец повис в воздухе и после паузы ткнулся в Зорина (я думаю, как в самого обширного из присутствующих мужчин — других по причине близорукости, многократно усиленной алкоголем, она просто не разглядела).

Господа, что тут началось. Зорин, до сего момента давившийся не разжеванной котлетой, тут же ее проглотил, вскочил, отбросив стул, прижал руку к шарообразной груди и заголосил:

— И я… тебя-я-я-я ловед… это самое…ла-а-а-в ю!

Народ начал сползать со стульев. Но это певцов не остановило. Не щадя глоток, они допели Хьюстоновский хит и перешли к дуэту Монсерат Кабалье — Фредди Меркурии. Причем, в роли оперной дивы выступал Зорин.

На их ор сбежались дворники и кухонные рабочие. Те, кто успел уйти до начала концерта, тоже подтянулись. Даже собаки, живущие в сторожке, не остались равнодушными — подвыли в припеве. Короче, импровизированный концерт имел шумный успех. Насладившись им, Сонька рухнула в объятия Зорина и благополучно уснула, оглашая столовую совсем не мелодичным пьяным храпом.

… Мы отнесли поп-диву в комнату, уложили на кровать, Зорина «поставили на часы», чтобы засек момент пробуждения и просигнализировал (Сонька спросонья может таких дел наворотить, не обрадуешься), а сами отправились на дискотеку.

Проходила она в так называемом Музыкальном зале. От былых, музыкальных, времен в нем сохранился только рояль без клавиш и крышки, в который народ сбрасывал пустые бутылки, и огромные неработающие колонки по углам. В остальном же помещение больше напоминало читальный зал библиотеки. Безликие стулья по стенам, низкие журнальные столики между ними, на них искусственные цветы в дешевых вазах, а на стене потускневший от времени и солнца плакат «Спички детям не игрушка!».

И среди этого доперестроечного барахла, среди пыльных обломков пионерского быта, высилась пирамида современнейшего музыкального центра. Его притащил из дома наш радист Леша Стапчук. Как и хрустальный шар, и светомузыку, и даже шнуры с усилителем. Иначе танцевать бы нам под баян и в полной темноте. Сам радист восседал за пультом соей махины, тыкал в какие-то кнопки, прикладывал к уху наушники, хмурился, радовался, подпевал, короче, вел себя, как настоящий ди-джей. Одет он был тоже по-диджейски. Кожаная жилетка на голое тело, на груди шаманский амулет, на запястьях неоновые браслетики, бандана на лысом черепе. В усах (длинные запорожские усы были гордостью Стапчука) поблескивали звезды и сердца, те, что девочки-тэнейджеры любят клеить на свои гладкие детские мордашки…

Когда мы вошли в зал, он уже был забит до отказа. Пришли все. Даже банкиры притащились, правда, в ополовиненном составе. С дикими глазами они наблюдали, как «колбасится» хмельная Ниночка; прыгает, сбивая макушкой люстры, Лева; отплясывает канкан Суслик; а Санин с Маниным втихаря тырят из рояля оставшиеся клавиши. Но особый восторг у них вызвал испанский танец в исполнении Сереги и Тю-тю. Серега выступал в роли влюбленного мачо, а Тю-тю знойной мадридской красавицы. Первый то и дело бухался на одно колено, прижимал руки к груди, тряс головой и почему-то кричал: «Асса!», второй носился вокруг коленопреклонного кавалера с надменным видом и задранной юбкой, из-под которой сверкали мосластые волосатые ляжки…

После недолго наблюдения за этим безобразием, один из банкиров — бугаина с бритым черепом — со словами «Ну, блин, дают!» вынул из-за пазухи роскошную бутылку джина, отпил от нее добрую половину и, бодро взвизгнув, ринулся в круг танцующих.

Отплясав канкан, взмыленный Суслик, подскочил ко мне со словами:

— Я выбрал!

— Что выбрал? — не поняла я.

— Выбрал, с кем хочу познакомиться.

— Долго же ты думал! И с кем?

— С высокой. Хотя сначала решил осчастливить маленькую.

Я недоверчиво на него покосилась. ОСЧАСТЛИВИТЬ? Неужели он серьезно?

— А ты уверен, что они будут счастливы с тобой познакомиться?

— Конечно, — уверенно кивнул он. — Я мужчина положительный. Почти непьющий. И с серьезными намерениями. Таких сейчас почти не осталось. Всем бы только в койку затащить, а там прости-прощай. А я, как честный человек, обязуюсь сразу жениться.

Я опять чуть не рассмеялась — теперь ясно, почему он постоянно жениться. Потому что честный. Но сдержалась и серьезно спросила:

— И почему ты передумал осчастливливать Соньку?

— Она хулиганка. И пьет слишком много. Мне тихая жена нужна. Покладистая.