Плач золотой трубы

Я рассказал о себе. Подоспела и картошка, к ней Полина открыла шпроты, маслины. Увидев бутылку вина, замахала:

– Не открывай!

– Сухое, семь градусов…

– Ему и бутылки пива хватит, чтобы сорваться.

Пришел Игорь, сел к столу, начал вспоминать, как было хорошо, когда мы втроём гоняли на мотоцикле.

Я открыл вино и хотел разлить на троих, но Полина в один фужер налила минералки и пододвинула Игорю. Тот фыркнул, вскочил:

– Видал, как меня здесь прессуют!

Мы стали успокаивать его.

В общем, вечер прошел в напряженной обстановке. Я не узнавал Игоря, из нормального мужика он превратился в дерганого неврастеника.

Когда я собрался уходить, Игорь стал настойчиво просить остаться:

– Мне надо многое тебе рассказать, – шептал он мне в ухо.

Но слушать его исповедь мне не хотелось. А чтобы не расстраивать, дал ему свой адрес:

– Напиши, почитаю, – сказал я и ушел.

Долго бродил по ночному Питеру и лишь за полночь вернулся в гостиницу. Встреча разбередила душу, перед глазами стояла Полина. Я чувствовал её тепло, запах волос и легкое их прикосновение к щеке.

Когда уходил, она назвала номер своего телефона, сказала:

– Если будет желание, позвони, – помедлив, добавила. – Телефон стоит в моей комнате.

Я позвонил на следующий день, мы поговорили, и я сказал, что в понедельник уезжаю, предложил:

– Может, приедешь в воскресенье вечерком, отметим моё убытие?

– Хорошо, когда и где встретимся? – без раздумья спросила она.

– Возле Пассажа, рядом за углом моя гостиница. Я буду ждать тебя в шесть.

Скрипки и фаготы запели в душе, ангелы опустились на плечи и сладко зашептали мне в уши: «Все будет чудесно и прекрасно».

Целый день я гулял по Питеру. Солнце проглядывало сквозь низкие тучи, и шпиль Петропавловской крепости тонким золотистым лучом устремлялся ввысь. Ветер рябил серую воду на Неве, красные трамваи, натужно скрипя, переползали через мост и исчезали на другом берегу.

Я зашел погреться в закусочную, взял рюмку водки, горячий бульон и пирожки. Потом вернулся в гостиницу: помылся, побрился, переоделся и направился к Пассажу. Нервничал, ожидая её, но напрасно, встреча была теплой. Полина предложила поехать к театру эстрады:

– Может, на какой концерт попадем, сто лет нигде не была.

Нам повезло, мы взяли билеты с рук на концерт Александра Малинина.

«…А на том берегу, незабудки цветут, а на том берегу было всё в первый раз», – проникновенно пел Александр под гитару.

После концерта зашли в кафе, пили шампанского и ели пирожные «Эклер». Я позвал Полину в гостиницу, и она согласилась.

Широкая лестница с чугунными ступенями уходила вверх, в полумрак. На одной из площадок, я обнял её и поцеловал.

А потом, хорошо заплатив тетеньке на этаже, я получил ключ от комнаты, где хранилось бельё. Мы накрыли стопу матрасов чистой простынею и, веселясь, забрались на них.

Внизу трамваи медленно заворачивали за угол, их дуги скользили по контактному проводу напротив нашего окна и голубые вспышки, как молнии сверкали прямо за стеклом. Скрип и вспышки будоражили Полину, она взвизгивала, возбужденно смеялась, и еще крепче прижималась ко мне.

Ранним утром дежурная постучала к нам, сказала, что надо уходить.

Мы спустились вниз, я поймали такси, и Полина уехала. А через несколько часов, улетел и я.

Месяца через три Игорь прислал мне письмо, в котором жаловался на Полину, претензии были те же.

Спустя год я снова получил от него письмо, из которого узнал, что у них родился сын…

Я дочитал письмо, и мне стало неуютно. Помаявшись пару часов, разыскал телефон Полины и позвонил.

После: «Привет, как жизнь, как дела?», я поздравил её с сыном. Она примолкла, потом спросила:

– А ты откуда знаешь?

– По телевизору показывали.

– Ну, раз показывали, значит так и есть. Но если ты звонишь, то, хочешь знать, откуда он взялся? Могу сказать. Помнишь трамваи и молнии за окном? Я тогда загадала, если получится – так тому и быть. А еще, Игорь в нем души не чает, бросил пить, летает по вахте на Север, неплохо зарабатывает. Вот такие у нас дела. Так что спасибо тебе за все и вообще, будь здоров! – и она положила трубку.

Любовь, не покидай меня

За окнами плотная южная ночь, лучистые огоньки в черноте крутятся по горизонту. Терпкий запах сухого чая прилетает из влажного пространства и наполняет вагон.

За полночь пересадка в Самтредиа. Поезд уходит, и перрон пустеет, и только я не знаю куда ехать, и зачем. Это понимает и толстый грузин с метлой и совком, он остановился и смотрит на меня.

– На Батум когда поезд? – спрашиваю я.

– Скоро, скоро, – кивает грузин, – а ехать туда, – и он указывает метлой за спину, где редкие огни теплятся в темноте.

– А долго ехать? – спрашиваю я, скорее из вежливости, чем необходимости.

Грузин старательно объясняет, как ехать и сколько ехать, под конец говорит:

– А у нас хорошо, фрукты спелый, чай спелый, собирать надо, продавать надо…

Вскоре подходит поезд, я устраиваюсь в сонном вагоне и погружаюсь в призрачность сна и яви.