Плач золотой трубы

Вечером, когда мы сидели на кухне и пили кофе, я спросил Ольгу, любит ли она себя?

Это было хорошее время, её сестра читала, Димка играл во дворе, а мы наслаждались кофе. Но перед этим я с полчаса крутил длинную, как гильза от снаряда кофемолку. В этом городе признавали кофе только в зернах и молотый на ручной кофемолке. А потом Ольга его варила, и было в этом тоже что-то торжественное.

– Что такое кофе я поняла только здесь, – не раз говорила Ольга. Заваривала она его до густой черноты, до горечи, пила без сахара. Я же пить такой не мог и разбавлял водой, на что Ольга говорила, что это «клистирная бурда».

Так вот, сидели мы на кухне, наслаждались кофе, а Ольга еще и курила и пряталась от сестры, и я спросил её насчет любви к себе.

– А кого же мне еще любить, вот только Димку больше, – серьёзно сказала она.

– А уважаешь?

– С этим сложнее, бывает, что и ненавижу.

– И когда такое бывает?

– Ну, не знаю, сразу и не сообразишь, – и, подумав, спросила. – А что это тебя сегодня на такие вопросы подвигло? Ты мне лучше скажи, что это у нас с тобой – любовь не любовь, роман – тоже нет, а сколько лет уже тянется!?

– Если честно, не знаю. Нравишься ты мне – это точно.

– И чем же это я тебе так нравлюсь? – притворно кокетничая, спросила Ольга.

– Красивая, ветреная, умная, взбалмошная, на других не похожая.

– Преувеличиваешь ты все. Я такая ж, как все – вредная, капризная, тряпки, подарки люблю, на них меня и покупают, за это себя и ненавижу, но беру. А насчет симпатий, то ты мне тоже нравишься, и почему бы нам не жить вместе?

– Не получится, мне кажется, сбежишь ты от меня, или я рядом с тобой свихнусь от тревог. Возле тебя всегда круговерть – «око тайфуна».

– Глупость все это, если как на духу, то со своим, бывшим, я бы никогда не развелась. Родители все время лезли, а он на их стороне. А насчет другого чего, так и в мыслях не было, хотя он, бывало, по полгода плавал.

…Её уволили «по собственному желанию».

– Все правильно, надо сматываться, – сказала Ольга. – Давно уже в мыслях держу. Сестра на Сахалин зовет, сама бы не решилась, а тут помогли. Чешую с себя сдеру и пойду босиком по бережку океана.

Я уплывал рано. «Комета» на Новороссийск отходила в шесть утра. Ольга проводила меня до двери. Она была в рубашке, светлые волосы рассыпались по плечам, от неё пахло свежестью и теплом. Ольга улыбнулась и тихонько зевнула. Я ткнулся ей в щеку, слегка обнял и вышел.

Было рано и пусто, город только просыпался. Я шел по тихим улицам и думал об Ольге. Мы расставались, но потом все рано встречались, а сейчас это, наверное, навсегда.

Чего я ждал от неё и от себя, почему добивался её расположения, любви. Может во мне до сих пор тянется детство и никак не переходит во взрослую определенность и ответственность, когда любовь становится не только приятной, но и ко многому обязывающей.

Море было спокойным и будничным, корабли в порту мирно дремали, качаясь на утренней тихой волне. Крылатая «Комета» понуро, как уставшая лошадь, прислонилась к причалу, её мощь и гордость дремали в недрах сложных машин. Я прошел внутрь и устроился у окна.

Не объяснить, но что Ольга пришла, я почувствовал сразу, поднял голову, она стояла у сходней, кутаясь в кофту.

Я выбрался наверх, и мы отошли в сторону.

– Ты прости, я легла, а потом подумала, мы ведь никогда больше не увидимся. – Она помолчала. – Идиотство какое-то, у тебя сигареты нет?

– Ты же знаешь, я не курю.

– Ну, попроси у кого-нибудь! – раздраженно сказала Ольга. – Ладно, черт с ними. Может, поедем со мной на Сахалин? – Она заглянула мне в глаза, в самую глубину. – Я серьёзно. Сколько можно вокруг крутиться, и мне одной уже осточертело, каждый смотрит как на игрушку, вот и шебуршусь, а с тобой мне легко, покойно. Чего молчишь? Зачем тогда меня приручал и все время появлялся?

Я пожал плечами и отвернулся, у меня не было сил смотреть в её глаза.

Ольга вздохнула, тихо сказала:

– Ладно, двигай на свой, – она кивнула на теплоход, – а то еще разжалоблю.

– Ты напиши, я, может, выберусь.

– Заезжай, – сказала она, повернулась и пошла, звучно шлепая сандалиями по пустому причалу.

Мы тихо выбрались в открытое море, а потом, гордо вскинув нос «Комета» рванула вперед всей своей мощью. Солнце показалось из-за гор, и свет его широко разлился к горизонту.

Я стоял на гулкой корме, где рев воды, горбом рвущийся из-под корабля, глушил все красоты мира, и только там, дальше были сине-зеленый берег, горы и залитое солнцем море. Ни сожаления, ни раскаяния не было, какая-то пустота и лишь ощущение утраты и строки: «Никогда я не был на Босфоре, ты меня не спрашивай о нем», крутились во мне, как заезженная пластинка. Ольга, Оля, Оленька! Через меся ты будешь на Сахалине, слышишь, напиши!

Поздней осенью в Москве

У станции метро «Рижская» он разыскал нужный ему дом, поднялся на шестой этаж и остановился у одной из дверей. Намерившись позвонить, Юрий в последний момент одёрнул руку от звонка и прислушался. Ему показалось, что в квартире заплакал ребёнок.