Плачу любые деньги

Викторовна развела руками: мол, кажется, я все сказала – чем смогла… Дуся отпустила верную работницу, вздохнув всей грудью, – жаль. Придется доискиваться правды иными путями. Хорошо бы остальные жители этого дома не были так верноподданнически скрытны.

Хотя… чего ж тут привередничать? Для первого знакомства и Алевтина выболтала вполне достаточно. К змеям, кажется, привязывался некий гринписовец-сосед.

Но прежде чем делиться с Сашей предположениями, с Николаем Васильевичем стоит познакомиться – наверняка приличный дяденька окажется. Природу бережет.

А как насчет бандитов? Пусть и бывших. Бережет их дяденька, перекрестится, подкидывая змею в соседскую машину? Там ведь могли и детей везти, и женщин…

Плохие шалости. Пусть даже будет и Гринпис.

* * *

За ужином Миронов представил родственникам Дусю. И сделал это так, что у родни, без исключений, вытянулись лица, а у детей заинтересованно заблестели глаза.

– Прошу минуточку внимания, – сказал Сергеевич, когда все еще слегка заплаканная Аня наконец-то спустилась в столовую. – Это – Евдокия. Она частный сыщик. Я попросил ее разобраться во вчерашнем происшествии. – Сигизмундовна что-то фыркнула, собираясь обрезать зятя на лету… Не получилось. Мирон умел морозить взглядом языки (даже у тещи). – И сразу оговорюсь. В прошлом году Евдокия спасла мне жизнь. Я у нее в долгу. Так что прошу относиться к ней и ее работе с уважением. – Дальше, кивками указывая на каждого родственника, назвал их поименно.

Евдокия тушевалась и алела щеками.

Никак не ожидала, что Миронов мало того что вспомнит ее доблести, но еще и вслух произнесет: «Жизнь спасла»… Из песни слов не выкинешь, спасла, конечно, но теща Сигизмундовна за этот подвиг спалила щеку Дуси гневным взором. Пришлось суматошно размышлять над тем, что в связи с только что сказанным отвечать на расспросы родни. Жены, например. Прошлогодняя история напрямую касалась амурных похождений Саши, а нынче он на испытательном сроке.

Подставил Саша Дусю. Наверное, хотел как лучше.

…Подросток Женя без всякого стеснения пялился на Евдокию с восторженным, чуть недоверчивым недоумением. Анна заинтересованно прищуривалась по тому же адресу. Пани Зося, медленно снимая с серебряной вилки кусочки, задумчиво жевала.

Глубокомысленный и образованный брат Александра Сергеевича Денис исследовал пунцовую сыщицу с видом энтомолога, заполучившего редчайший экземпляр жука. Левая рука Дениса висела плетью. Миронов рассказал, что в детстве брат упал с дерева, расшибся и теперь, как ни стараются врачи, рука сохнет.

Евдокия незаметно, из-под ресниц, наблюдала за женой Миронова. Красивое, худощавое, пожалуй, даже изможденное лицо с четко обозначенными скулами приковывало взгляд. Оно казалось маской. Или даже клеткой. Для глаз. Огромные, угольно-черные очи порой полыхали из-за невидимой решетки!.. – и тут же безразлично тухли.

Евдокия никак не могла отделаться от ощущения, что где-то уже видела, встречала эту надменную, обжигающую женщину. Что-то знакомое, магнитом влекущее заинтересованность, было в пани Зосе…

«Где же мы встречались?! – безостановочно терзалась сыщица. – Я же ее помню, такие не забываются…»

Концерты? филармония? музеи, галереи?..

Музеи. Да, скорее всего. Мельком зацепила обжигающим взглядом в толпе и навсегда осталась в памяти.

Евдокия даже стала немного уважать Мирона – какой вкус у авторитета! какая женщина!

И только когда ужин закончился и все перебрались из столовой в чайную комнату, оформленную в стиле модерн, Евдокия наконец-то вспомнила!

Зося села в низкое – наверное, не слишком удобное для обыкновенных людей – кресло, колени высоко поднялись, руки и плечи прикрыты шалью…

Ахматова с портрета Альтмана! Пожалуй, самый знаменитый портрет поэтессы, и именно он навеял «музейные» воспоминания. Черные волосы убраны назад, челка над породистым, с небольшой горбинкой носом… Глаза. Они не смотрят, а уходят… От всех и от себя. «Сжала руки под темной вуалью… – «Отчего ты сегодня бледна?» – «Оттого, что я терпкой печалью напоила его допьяна»…»

– Евдокия, может быть, ты захочешь сейчас со всеми поговорить?

Какая проза. И прозвучать она могла только от, простите, Александра Сергеевича.

– Благодарю, – все еще под впечатлением поэзии Серебряного века, благовоспитанно промолвила Землероева. – Предпочту общаться со всеми по отдельности.

Сигизмундовна громко фыркнула.

От чая и кофе Дуся отказалась. Сашина родня, испытывая неловкость в присутствии непонятной молоденькой сыщицы, напряженно молчала.

Евдокия встала полубоком у окна, дающего впечатляющий вид на сад, ограду и овальный пруд, расположившийся как бы в небольшой, пологой чаше. Пруд выглядел немного странно: создавалось впечатление, будто не так давно кто-то четко отмерил линейкой некую черту, вычистил от зарослей камыша и осоки территорию Мирона, насыпал мягкого песка перед купальней, остальную, существенно большую, часть оставил нетронутой, заросшей.