Плачу любые деньги (СИ)

После ухода медсестры Вера осталась в комнате, успокаивать дочь Марью; ее маму, Фаину Александровну, не пришлось расспрашивать о житье-бытье, расстроенная болезнью внучки бабушка, совершенно не интересуясь, кто такая Дуся, вываливала на нее все горести.

- Марье операция нужна. Отец, прохвост, не помогает, Вера с ног сбивается, на чужих людей работает... Лекарства дорогие - жуть!..

Когда Вера зашла на кухню, где Фаина Александровна поила Дусю чаем, Землероева только взглянула на ее расстроенное лицо и... почувствовала себя бессердечной ищейкой, вломившейся в домик под стеклянной крышей. Эмоции - наружу. На лице Веры отразилось только слабое удивление, безмерная усталость и ни малейшего намека на испуг.

Человек, позавчера убивший женщину и отравивший мальчика, так себя вести не может. Даже если все думы матери отвлечены и заняты больным ребенком - не может. Поскольку мысль о том, что ее могут заподозрить в преступлении, посадить в тюрьму и тем лишить ребенка последней поддержки, оторвать от дочери, должна прорваться.

Но не прорвалась и даже тенью на лице не проскочила.

Евдокия невразумительно наплела что-то о рабочих сыщицких обязательствах, сказала Фаине Александровне «приятно было познакомиться, извините за вторжение» и пулей вылетела из квартиры, где только что уснул больной ребенок.

Олегу позвонила уже из машины:

- Паршин, Вере, конечно - кровь из носу! - нужны деньги, но она не убийца. Она - настоящая мать, отравить чужого сына не посмеет ни за что. Сама настрадалась.

- А может быть, как раз потому, что до последней черты дошла...

- Нет! - перебила Землероева. - У Веры вся квартира в иконках, она - верующий человек. Такие люди греха боятся, он на детях отражается. Понял?

Протяжный вздох Паршина напомнил Дусе, кому она это рассказывает - менту, выезжавшему на убои в квартиры, освещенные лампадками, к убийцам с крестами на груди...

- А вся ее мнимая тупость, Паршин, не от скудоумия, а от перегруженности головы: все мысли Веры заняты больным ребенком.

- Проехали, - сказал Олег. - Я только что от родственников мажордома...

Лев Игнатьевич Старостин с женой Еленой не разводился, из квартиры не выписывался, хотя фактически супруги жили врозь - Игнатьевич много лет по месту службы проживал. Олегу повезло нарваться на словоохотливую тещу, презирающую зятя от всей тщедушной, но пылающей груди. Теща ко всему прочему еще и отчаянно скучала по причине временного безвылазного проживания со сломанным пальцем ноги на шестом этаже без лифта.

- Дурак безмозглый, - радостно постукивая костылем, докладывала теща Полина Дорофеевна. - Два высших образования - такие надежды, бестолочь, подавал! - а подвизается швейцаром, все деньги на лошадей профукал!

Миловидная и моложавая Елена пыталась вставить слово: «Лев помогает семье, дочь выучил в институте, квартиру отремонтировал...» Тещенька упорствовала: «Потратила ты, Лена, на эту шельму лучшие годы, синяков набила, а все туда же - муж хороший».

Минут через двадцать судебно-защитного диалога Паршин заподозрил в женщинах лукавство. Беседа отдавала отработанным спектаклем: теща походила на любительницу принимать эффектные позы, жена стояла на позициях долготерпения и кротости, но, судя по усердной калькуляции расходов на житье, деньги из мужа тянула с удовольствием и выдумкой. Что позже подтвердил сосед по лестничной площадке. Паршин распрощался с дамами, вышел за дверь, у окна курил мужчина нужного возраста. Скучал не хуже тещи с переломом. Зацепил языком Олега, без наводящих выдал подноготную.

- Ты этих грымз не слушай, - сказал, моментально проникшись к сыщику доверием. - Загнобили бабы Леву. Два клеща-кровопийцы - Левка от них сбежал куда глаза глядят. «Денег мало, денег мало, давай, давай, давай», - целый день талдычили. А он мужик совестливый, порядочный. До получки всегда одолжит и не напомнит.

- Дорофеевна сказала - на бегах кутил...

- Левка?! Да он по маленькой, лошадками полюбоваться ездил! А эти грымзы карманы обшаривали. Рассказывал: приехал на ипподром, глядь - кошелек пустой! Хорошо, что проездной в кармане был... Вот так-то. Ты их не слушай, парень, Лева мужик что надо, даром что образованный...

Рассказ Паршина о знакомстве с семьей дворецкого прозвучал как ода мужской солидарности.

                                                                  ***

В Москве наступила долгожданная сезонная жара. В тенистом уголке старого двора возле дома Алевтины Викторовны сидели на скамейке три бабульки в шляпках, жару эту поругивали. (Не исключено, что пару дней назад эти же бабушки ворчали на прохладу.) Евдокия, зная, что у одинокой экономки никого не может быть в квартире, подошла к ее соседкам, поздоровалась и начала вешать под панамки приготовленную лапшу.

- Я журналистка, - предъявила бабушкам очередное (из заготовленных на все случаи жизни) удостоверение - интернетную покупку. - Наш канал готовит телепередачу о домработницах. И на этот раз мы решили рассказать не только о гувернантках, которые хозяйских детей терроризируют, но и о женщинах, которые действительно становятся членами семей, помогают людям не за страх, а за совесть...