Плачущий ангел Шагала

– Верьте мне. Когда такое начинается, я ничего не помню. Но, говорят, многое сбывается.

«Не приведи господь, – с ужасом подумал Авигдор и вздрогнул. – Да! Да-да-да. ЗАВИСТЬ. Вот оно, зависть. Даже мысленно я почти не называл этого слова. Это то, что в моей крови, плоти, мыслях. И он – Казимир – он точно такой же. Поэтому он понял меня. И поэтому мне так нравится говорить с ним…»

После той ночной беседы Авигдор и Казимир очень сблизились. Не в силах писать настоящих, хороших картин, Малевич всю неуемную энергию отдавал теории, и ученики ходили за ним толпами, открыв рот.

Можно ли осуждать детей за то, что они интересуются человеком, требующим считать всех профессоров-академиков инвалидами? А его идея созвать экономический совет пятого измерения для ликвидации всех старых искусств! Малевич требует освободить время из рук государства и обратить его в пользу изобретателей. Признать труд пережитком старого мира насилия. Считать солнце костром освещения…

Да, лучше слушать такие теории, чем рисовать натюрморты. Ученики Сегала переходили к Малевичу, а тот блаженствовал, и лишь Авигдор понимал почему.

Он не мог увлечь картинами так, как увлекал Сегал. Но Малевич все равно покорял души, пусть не при помощи холста, но покорял. А хотел бы живописью, конечно. И не мог. В этой западне уже давно мучительно долго бился Авигдор Меклер…

…В темноте работы Казимира Малевича были едва видны.

Чернота ночи, темная палитра. Энергия бессилия и безысходности. Вот что увидел Авигдор в мастерской основателя супрематизма.

Бросив последний взгляд на холст с красным овалом, вспоротым черным крестом, Меклер осторожно закрыл за собой дверь.

Он шел в свою комнату, поглаживал через карман пиджака бумагу и твердо знал, что уснет, уснет быстро и крепко.

Мойше уже стали меньше платить. Все ученики сбежали к Малевичу. По сути, о директора народного художественного училища вытирают ноги. И вот если Сегал сообразит покончить жизнь самоубийством… Может, тогда Авигдор заживет наконец спокойно, без ежесекундной сильной боли, разъедающей душу, как кислота?

На красивом лице Меклера появилась улыбка. Замечтавшись, он прошел мимо собственной комнаты и чуть не вошел в жилье своего заклятого друга…

* * *

Желание срочно уехать из Витебска появилось внезапно. И причин его возникновения Лика Вронская не понимала совершенно.

Да, с одной стороны, события последнего дня вряд ли можно назвать приятными. Каким бы человеком ни был Михаил Дорохов, он мертв. Убийца где-то рядом, заметает следы. Есть от чего заволноваться, но… Именно заволноваться. А откуда все же такая паника? Липкий безотчетный страх? Стремление оказаться за рулем верного «фордика» и помчаться в Москву, прямо теперь, посреди ночи?..

Лика Вронская сидела в холле гостиницы, обессиленная, напуганная. Чего бояться? Николай Жигалевич подвез ее прямо до дверей, проводил к стойке, пошутил насчет наличия ключа к номеру и отсутствия ключика к сердцу. И лишь тогда попрощался.

Ему можно позвонить. Прямо сейчас. Но как объяснить причины этого сковывающего движения ужаса?

«Я скоро умру, – вдруг подумала Лика, машинально наблюдая за тем, как полная крашеная блондинка оформляет регистрационную карточку. – Это совершенно точно. Я скоро умру, и все закончится. И больше ничего не будет: ни книжек, ни редакции, ни любви. Все закончится…»

Она никак не могла отделаться от ощущения, что за ней наблюдают. Но в холле все были заняты своими делами. Менеджер вручил ключи от номера новой гостье, двое мужчин в строгих костюмах негромко переговаривались, официант принес им по бокалу вина. Лика уставилась в огромные черные окна, пытаясь рассмотреть сквозь ночь пронзительно голубые глаза Кирилла Богдановича. Но в сумерках угадывались лишь съежившиеся фигуры случайных прохожих.

Звонок сотового телефона заставил Лику на секунду вздрогнуть. Но, посмотрев на номер абонента, она сразу же улыбнулась.

Маня! Подружка, писательница. Она пишет самые лучшие иронические детективы. И точно так же лихо видоизменила свое роскошное претенциозное имя. Марианна стала Маней. Анжелика превратилась в Лику…

– Лика, ты куда исчезла? Почему до тебя не дозвониться? В Париж вернулась? – затараторила подруга. – А я постриглась! У меня симпатичная такая лысинка!

Лика мгновенно почувствовала себя лучше. Светлая Манина энергетика домчалась до Витебска и если не смыла безотчетный страх полностью, то сделала его менее мучительным.

– Нет, Мань, я не в Париже. И не в Москве. В Витебске. Тут что-то непонятное творится.

– Ну вот, я так и знала, – расстроилась Маня. – Ты мне снилась. Плохой сон. Я видела, что тебя караулит какой-то гоблин. Короче, ты это… не теряй бдительности, хорошо?

Упавшим голосом Лика пообещала:

– Хорошо.

Значит, все точно. Она не ошибается. Что-то должно случиться. Об этом вопит ее интуиция. Об этом же предупреждает Манечка.

Писательство расширяет рамки привычного сознания. Творчество позволяет заглянуть в какой-то параллельный мир. Там есть все. Уже написанные книги, события, которые сбываются, придуманные герои, которых встречаешь в реальной жизни.