Плачущий ангел Шагала

– Значит, Меклер солгал, – пробормотал Кирилл, засовывая книгу в потертом переплете обратно на полку. – Солгал! Но почему? Да, его допрашивал следователь НКВД, понятно, какое было время. Но Иегуда Пэн никогда не считался политически неблагонадежным. И даже то, что Марк Шагал сбежал из Советского Союза, на нем никак не отразилось. Среди искусствоведов считается, что Пэна убили из-за денег. Он был зажиточным по тем временам человеком. Родственники Пэна говорили, что из его дома исчезло золото. И предполагалось, что некий грабитель воспользовался тем, что люди посреди ночи распахивают дверь, не интересуясь, кто там, потому что и так знают, кто и зачем приходит под покровом темноты…

Кирилл отправил в рот треть шоколадной плитки, сделал глоток остывшего чая и попытался работать дальше. Но все мысли вертелись вокруг одного.

Почему солгал Виктор Меклер? В чем дело?

Пришел Юра, весь перепачканный малиновой губной помадой, и Кирилл сразу же поделился новостью.

– Меклер всю жизнь завидовал Шагалу. Но с Пэном у него вроде бы не было конфликтов, – заметил Петренко и кивнул на разложенные на столе бумаги. – Ты позволишь? Я возьму ту часть распечаток, которые ты уже просмотрел. Надо же, прямо детектив какой-то получается.

«Детектив, – застучало в висках Кирилла. – Детектив! Труп и… убийца. Не может быть!»

Он забросил диссертацию. Отказался от съемок. Взял в музее отпуск за свой счет и все время посвятил изучению подробностей биографии Меклера.

И чем больше узнавал, тем сильнее вырастала уверенность: зависть отравила жизнь приятеля Марка Шагала. Он был способен на все…

Прямых наследников у Виктора Меклера не осталось. Но, просиживая с утра до вечера в архиве, Кирилл смог разыскать женщину преклонных лет, вроде бы приходившуюся двоюродной племянницей сестре Виктора. Однако, судя по датам, скорее всего, речь шла о полном совпадении имени, отчества и фамилии. Даже с учетом максимального долгожительства цифры все равно не сходились.

– Ты напрасно теряешь время, – сказал Юрий, услышав о планах Виктора ехать на далекий хутор. – Репрессии, война. Никто не уцелел в этих испытаниях. Сколько лет женщине, которую ты отыскал?

– Шестьдесят восемь.

– Вот видишь! Не сходится! Шагал родился в 1887 году, Меклер, скорее всего, был его ровесником. Пусть сестра была младше, а племянница еще младше. Но даже если племянница пережила войну, а не мне тебе рассказывать, что пришлось пережить белорусским евреям, ее уже давно нет в живых!

Кирилл был с ним полностью согласен. И все равно стал собираться в дорогу.

Он не разрешал себе радоваться. Ни на минуту. Да, женщина, Сара Иосифовна Меклер, оказалась с семитскими чертами лица. Отмеченными старостью, но семитскими! В ее речи проскальзывали еврейские словечки.

Но на вопрос о родственнике-художнике она кивнула:

– Были, милок, конечно, были. Холстов много осталось. Этот дом еще моей бабушке Саре принадлежал. Весь чердак ими завален. Я ими печку растапливаю, когда бумага заканчивается!

Говорить у Кирилла не было сил. Это чудо, что у женщины, внучки племянницы Сары Меклер, те же имя и фамилия. Возможно, они выходили замуж за кузенов, так было принято среди евреев, родители Марка Шагала тоже были двоюродными братом и сестрой. Чудо, что уцелел дом, что семья не погибла в застенках гетто. Но самое большое чудо – сохранились работы вечного неудачника, горького завистника…

Он скорее выдохнул, чем сказал:

– Взглянуть бы.

Глаза Сары в лучиках морщин хитро прищурились.

– А зачем?

– Я интересуюсь. Очень нужно.

– А что, может, и продать картины можно?

– Может, и можно, дайте взглянуть. Пожалуйста!

По скрипящей лестнице он поднялся на чердак, расчихался от пыли.

– Тут все маленько пооблезло. Может, их подновить? У меня и краски есть, внук забыл.

Кирилл, улыбнувшись, принялся увлеченно разбирать скрученные в рулон полуистлевшие холсты.

Пейзажи, портреты. Все правильно, безупречная техника. И редкая безжизненность. Мертвые работы, панихида по амбициям, творческая смерть…

– Посмотрите! Вы видите! – закричал он, не в силах справиться с восторгом. – Это же портрет Иегуды Пэна!!!

– Не знаю, какой тут потрет, – равнодушно заметила Сара. – Не видно потрету. Березки вот красивые.

Кирилл сразу узнал кисть Марка Шагала. Да, его работа была загрунтована, а поверх нее, новым слоем, Виктор намалевал свой унылый пейзажик. Но время проявило краски мастера. Контур лица Пэна угадывался четко. Это его глаза, его лоб…

«Скорее всего, это один из вариантов портрета, написанный в Витебске, когда Шагал возглавлял художественное училище. Похожая работа есть в Москве. И вот… вот… невероятно», – думал Кирилл, нежно расправляя холст.

– Э, милок, ты чего плачешь?

Только тогда он понял, что по щекам катятся слезы.

– Я куплю у вас эту картину. Можно?

Волнение мешало говорить, губы едва шевелились. Подумать только! В Беларуси будет работа кисти Шагала, и какая работа! Кирилл смотрел на обезображенный Меклером холст и понимал, что любит каждый штрих мастера, каждую линию…

– А сколько дашь? – поинтересовалась Сара. – Машина-то у тебя, милок, ой какая хорошая.