Плакат в окне Сиднея Брустайна

Услышав щелканье замка, Сидней отбрасывает блокнот в сторону, Айрис, кивнув Элтону, идет в кухню; на секунду останавливается возле сеток с бокалами, бросает взгляд на Сиднея. Свалив свертки на кухонный стол, опять останавливается у бокалов; снимает плащ и остается в уродливой желто-белой форме, в которую неизменно обряжают официанток в кафетериях.

Айрис(Сиднею, стоя возле бокалов). Я не желаю держать их в своей гостиной.

Сидней. А куда прикажешь их девать?

Айрис. Не хватало, чтобы мы заваливали квартиру обломками твоих кораблекрушений.

Сидней. Слушай. Не заводи. Ну, все лопнуло. Тебе этого мало? (Идет к радиоле и ставит пластинку.)

Элтон. Ох, чуть не забыл: надо бежать! Очень срочное дело. Сидней («Не бросай меня!»). Какое?

Элтон. Не знаю, потом придумаю. (Выходит.)

Айрис. Если хочешь знать, все лопнуло еще до того, как началось.

Сидней оставляет эти слова без внимания; Айрис идет в кухню и тотчас же возвращается. Возникает музыка. Эго блюз из Южных штатов; мелодия этой грустной жалобы родилась, вероятно, где-то на Британских островах больше чем сто лет назад; она приплыла из-за океана, впитала в себя пульсирующие ритмы блюзов чернокожего народа и, наконец, душу белых горемык, бедствующих где-то в дальних закоулках страны. Словом, это старинная, неувядаемая и бесконечно прекрасная американская песня, и голос Джоан Баэз раскрывает ее смысл, который не спутаешь ни с чем — такой она проникнута печалью, странно нарастающей все больше и больше. Сидней возится с бумагами на чертежной доске, временами искоса поглядывая на Айрис. Песня «Я больше не увижу тебя, моя радость» вытесняет собою все остальное. Айрис вдруг меняет тему разговора.

Айрис. Сегодня у пас в кафетерии завтракал Бен Эш.

Сидней. И что?

Айрис(выключает радиолу). Говорит, в летнем театре на Лонг-Айленде будут играть «Южные острова». Уже подбирают актеров. И угадай, кто ставит? Гарри Макстон! Слышишь, Сид, Гарри Макстон! Помнишь, ему так понравилось, когда я читала!

Подходит к зеркалу, быстро и резко вертя кистями рук, что в спектакле, очевидно, должно было означать сцену «Веселый разговор». Муж смотрит на нее, хмурится и отводит глаза.

А мы все мечтаем, а мы все болтаем О том, как мы счастливо станем жить… (Оборачивается и ликующе смотрит на Сиднея.)

Помнишь, оп был просто в восторге, когда я ему показывалась в этой роли!

Сидней. И взял другую актрису. И ты прекрасно знаешь, что больше не станешь показываться. (Тут же раскаивается.)

Айрис(застыв в театральной позе). Ты гнусный, жестокий садист, ты эгоист и подлец! (Уходит в спальню.)

Сидней. Прости, Айрис. Сам не знаю, почему я это ляпнул.

Айрис. Так, может, ты выяснишь, и мы наконец перестанем мучить друг друга?

Сидней уныло отмахивается.

Сидней. А что, доктор Стайнер велит тебе этаким манером вербовать для пего клиентуру?

Айрис. Доктор Стайнер здесь ни при чем. Я больше ни слова не скажу о нем в этом доме. И о моем психоанализе тоже. Ты же ничего не понимаешь. Ты и не сможешь понять…

Сидней и Айрис (вместе, он устало вторит ей). …пока не пройдешь через это сам!..

Айрис выходит из спальни. Теперь на ней эластичные брюки и свитер.

Айрис. И между прочим, это правда.