Дальнейший ужин проходил спокойно. Папа рассказывал о своей работе и делился дальнейшими планами. Мама ругала его и напоминала о том, что он обещал меньше работать и больше заботиться о своем здоровье. Маруся, наш маленький солнечный лучик, болтала о своей художественной школе и подружках, вызывая на наших лицах улыбку своей детской эмоциональностью. У каждого члена моей семьи была история, которой он делился. Но не у меня. Я молча набивал желудок вкусной домашней едой, изредка что-то комментируя. Еще полчаса и можно уходить.
— Какой ты молодец, — Татьяна Святославовна погладила Ивана по голове. — Помогаешь отцу с делами.
На последней фразе она метнула в меня один из своих недовольных взглядов.
— Перестань, ба, — Иван-дурак аккуратно убрал ее морщинистую ладонь со своей головы. — Я делаю то, что должен. Это мое наследие, в конце концов.
— Ито верно, — бабушка Татьяна посмотрела на меня. — Тебе бы поучиться у брата.
Ну вот, а я надеялся, что в сегодняшнем меню не будет пассивной агрессии на десерт. Ошибся.
— Спасибо за совет, но я его не просил.
Ноздри Татьяны Святославовны раздулись от полыхающего гнева, а широко открытые глаза метали в меня молнии.
— Все такой же несносный мальчишка, каким всегда и был.
— Бабушка, не говори так! — Маруся спрыгнула со своего стула и, подойдя ко мне, обвила мою ногу, обнимая. — Леша хороший!
Я не готов был к тому, что моя одиннадцатилетняя сестра встанет на мою защиту. И что это так меня растрогает.
— Не лезь в чужой разговор, — отчитала ее бабушка.
— А ты не обзывайся — это не красиво!
— Марш в свою комнату, — указав пальцем на дверь, разозлилась бабушка Татьяна.
— Мама, не указывай моим детям, что делать, — вступилась за Марусю мама.
— Ты вот не указывала и посмотри, что из этого вышло.
Я посмотрел на Ивана, который, взяв в руки бокал, с легкой усмешкой наблюдал за всем происходящим. Злость, от которой, как мне казалось, я избавился, начала зудеть под кожей, требуя выхода.
— Малыш, бери Мишку и идите в его комнату, посмотрите мультик.
— Нет, — в унисон с Марусей ответил Мишка. — Мы уйдем, а тебя будут обижать, — добавила сестра.
— Обещаю, я себя в обиду не дам.
Маруся посмотрела на меня, а, затем на папу, неуверенная, что ей делать.
— Мишка, присмотри за ней, — попросил я младшего брата.
— Я никуда не хочу уходить.
— Пожалуйста, я тебя прошу. Не хочу, чтобы вы были свидетелями этого разговора.
Мишка и Маруся смотрели на меня и я видел с каким рвением они готовы были меня защищать. И это так сильно меня растрогало и в тоже время придало уверенности. Я не один.
— Пожалуйста, — повторил я.
Мишка вздохнул и сдался.
— Пошли, мелкая, пусть взрослые поговорят.
— Но мы тоже взрослые, — возразила сестра.
— Быть взрослым — это делать то, что тебя просят, — сказал вдруг отец. — Идите в комнату.
С ним спорить они не стали. Мишка взял Марусю за руку и повел в сторону своей комнаты. Перед тем, как закрыть за собой дверь, он посмотрел на меня и я кивнул, показывая, что все хорошо. Как только дверь в комнату закрылась, за столом повисла давящая тишина. Никто не произносил и слова.
— Ну? Высказывайтесь, я вас слушаю, — я обвел всех взглядом. — Давайте пойдем по старшинству. Бабушка Татьяна, начинай.
Женщина молчала.
— Отец? Мама? Иван?
Тишина.
— Тогда говорить буду я, — собрав всю злость, что во мне была в кулак, я заговорил. — Внук, что испортил жизнь единственной дочери, — я окинул бабушку презрительным взглядом. — Сын, предавший семейное дело и не оправдавший возложенных на него надежд. Первый блин комом, какие еще есть у меня ярлыки?
— Что за чушь ты несешь? — нахмурилась мама.
— Разве ты не говорила этого, бабушка?
Женщина молчала, сцепив руки на подбородке.
— Или ты, мама, разве ни разу не упрекала меня в том, что я выбрал хоккей, когда должен был помогать отцу? Не говорила о том, какой я неблагодарный, эгоистичный?
Голубые глаза, точь в точь, как у меня, наполнились слезами. Я сжал пальцы в кулак, напоминая себе о том, что не я начал этот разговор. Не я говорил все эти веще себе самому и не я относился к себе, как пустому месту. Я не сказал ничего, что можно было бы считать ложью. Но все равно чувствовал жгучую вину за то, что произнес это вслух.
— Из тебя так и не вышло ничего путного, — зло выплюнула бабушка Татьяна. — Разве можно так разговаривать со старшими? Дикарь.
— Татьяна Святославовна, вы, в самом деле, говорили моему сыну о том, что он испортил нам жизнь? — взглядом, полным полыхающей ненависти, отец впился в лицо женщины.
Бабушка Татьяна стушевалась от тяжелого взгляда, а, затем, вздернув подбородок, сказала, как ни в чем небывало.
— Он был ребенком, я не думала, что он что-то понимает. И, разве, я была не права? Вам было по восемнадцать лет, когда он родился. Вы еще сами были детьми, жизни не видели! Я говорила Лене — сделай аборт, не губи молодость. Но, нет же, не послушала. Пожинай теперь плоды.