Плакучее дерево

— Так придумал ее отец.

Мисс Аарон выпустила руки Ирен и усмехнулась:

— А вот мой отец до такого никогда не додумался бы. Скажите, это ваш муж придумал называть сына Шэпом? Я ни разу не слышала, чтобы вашего мальчика называли его настоящим именем.

— Верно. Стивеном звали моего отца, но Нэт его всегда недолюбливал. Вернувшись домой после военной службы, он стал называть нашего мальчика Шэпом. Наверное, так звали кого-то из его боевых товарищей. Я точно не знаю, он ничего не рассказывает о войне.

— Ваш муж воевал во Вьетнаме?

Ирен кивнула:

— Он был морпехом. Первые два года нашего брака он провел на войне.

— Там, наверное, было нелегко.

Нэт уехал в учебный центр на Пэррис-Айленде через два месяца после того, как они поженились. Но уже спустя полтора месяца вернулся домой, чтобы взять на руки первенца сына, после чего сразу же отправился во Вьетнам.

— У меня есть семья и конечно же церковь.

Чайник на плите начал закипать. Ирен открутила с банки кофе крышку, насыпала по большой ложке в каждую чашку и открыла кухонный шкафчик. Ей пришлось подняться на цыпочки, чтобы дотянуться до третьей полки. Здесь она нашла пакет шоколадного печенья «Орео», перехваченный резинкой. Печенье она прятала от детей. Его особенно любил Шэп, он всегда ел печенье с молоком. Он лакомился им, придя домой из школы, если она ему это разрешала. Ирен положила несколько печенюшек на тарелку и посмотрела на кухонный стол.

— Хотите знать, как там было трудно? — едва ли не шепотом спросила она.

Барбара шагнула к ней ближе.

— Вот этот чайник. Вот это печенье, — снова заговорила Ирен. — Эта банка кофе. Все это было в нашем доме, когда Шэп… — Она несколько секунд помолчала. — Я постоянно думаю о таких вещах. Практически каждую минуту.

— Откуда-то с улицы донесся треск мотоциклов.

— Нельзя так быстро ездить, — произнесла Ирен.

— Вы о чем?

— Об этих мотоциклах. На улице полно детей, которые катаются на велосипедах.

— Да, да, вы, конечно, правы. Это очень опасно.

Ирен согласно кинула:

— Очень опасно.

Мисс Аарон побарабанила пальцами по пластику столешницы, как будто это клавиши пианино.

— Соседи не могут сказать о вашей семье ничего, кроме добрых слов. Особенно о Шэпе.

Ирен попыталась улыбнуться.

— Послушайте, миссис Стенли, я, наверное, не смогу выразить вам мое сочувствие. Это ужасно — потерять сына. Хуже быть ничего не может. Признаюсь вам, я удивлена, как вы находите в себе силы стоять здесь и разговаривать со мной. Не знаю, смогла бы я повести себя так же.

Ирен ухватилась за кухонный стол. Слова Барбары Аарон показались ей чем-то вроде теплой воды, в которую так приятно нырнуть. На плите стоял привычный чайник, в шкафчике лежало то же печенье. Она даже не поменяла белье на кровати сына, не смогла заставить себя выбросить его зубную щетку, не могла спать в одной постели с мужем, зная, что обязательно станет винить его в случившемся.

Чайник засвистел. Барбара Аарон потянулась к плите и выключила ее. Разлила кипяток по чашкам и помешала в каждой из них ложечкой. Из гостиной, подобно отдаленному раскату грома, донесся голос Нэта:

— …он лежал на полу, когда я вошел.

Ирен открыла дверь в комнату Шэпа и щелкнула выключателем. Жалюзи так и оставались опущены после того, как Кэрол устроила здесь генеральную уборку. Вынесла отсюда небольшой коврик, лампу и плакат с изображением Бетховена.

«Они безнадежно испорчены», — туманно пояснила она.

— Это его труба? — показала мисс Аарон на полку возле окна.

Ирен кивнула. Каждый день после гибели Шэпа она огромным усилием воли поднимала себя с кресла в гостиной и отправлялась в эту комнату, где позволяла себе прикоснуться только к одному предмету за один раз: книге, одеялу, листу бумаги, трубе. Она подносила ее к глазам и вспоминала своего мальчика, обращалась к нему по имени, разговаривала с ним, молилась, плакала. За несколько дней до прихода юристов она сидела на кровати сына и читала его книжку. Классическую детскую книжку «Старый брехун» Фреда Джипсона. Боже, как это было глупо! Каждая страница причиняла ей боль — она знала, что произошло со старой собакой, о которой рассказывалось в книжке, знала, какая судьба постигла ее сына, но все равно не могла остановиться.

Барбара подошла к столу Шэпа. Здесь на ржавом лобзике лежали несколько наконечников стрел. Из одной пустой жестянки торчали перья, из другой — ручки и карандаши. Над столом висело несколько фотографий горы Сент-Хеленс — до и после извержения вулкана. Барбара повернулась к Ирен:

— Хочу извиниться перед вами за моего шефа. Я знаю, ему порой не хватает такта. Но лишь потому, что он хочет, чтобы подозреваемого осудили.

Ирен посмотрела себе под ноги. Она даже не озаботилась надеть приличную обувь и встретила гостей в тапочках. Тапки были старые, но она упорно отказывалась их выбросить, потому что в Блейне так и не смогла купить себе ничего подходящего.

— В тот день я не заперла дверь. Я это точно помню. Я торопилась и вышла из дома, даже…

— Вам нужно поскорее забыть о том, что случилось. Этот человек в любом случае проник бы к вам в дом, даже будь окна и дверь наглухо заколочены.