Плакучее дерево

«2 июня 1996 года.

Миссис Стенли. Я пишу Вам из Блока усиленного режима Орегонской тюрьмы. Это шумное, неприятное место. Здесь всегда холодно, потому что вокруг бетонные стены, но летом это даже хорошо».

Почерк у Роббина был плотный, с сильным наклоном вправо — буквы как будто завалились одна на другую. Ирен вспомнила, что где-то читала, будто сильный наклон отличает эмоционального человека. Подверженного страстям, темпераментного. Ее собственный почерк также имел наклон, хотя и не такой сильный, да и буквы не теснились так плотно.

«Два месяца назад мне принесли копию Вашего письма. Оригиналы нам не дают на тот случай, если в бумаге спрятаны наркотики. Потому что здесь это обычное дело. Тут, чтобы словить кайф, могут съесть даже бумагу, на которой письмо написано. Или же покончить с собой. Такое здесь тоже постоянно случается. Просто удивительно, на какие только ухищрения не идут люди, попав в это место. В любом случае я подозреваю, что Ваше письмо сейчас лежит на столе у какого-нибудь психиатра».

Ирен усмехнулась и внутренне приготовилась к тому, что за этим последует. Мол, ты, ненормальная стерва. Она в буквальном смысле услышала эти слова, еще даже их не прочитав, и потому была готова ко всему.

«Я знаю, что Ваше письмо заставило меня задуматься о Вашем душевном состоянии. Скажу прямо, я не хотел получать от Вас никаких писем. Не хотел знать того, что Вы мне скажете. В любом случае я был почти уверен, что легко бы догадался о том, что Вы напишете. Но я ошибся. И должен Вам сказать, что ни разу в жизни не был так потрясен. Потрясен до глубины души.

Вы не можете даже представить себе, каково здесь находиться. Не представляете, как мысли и воспоминания захватывают человека с головой и начинают жить собственной жизнью, как будто они реальность. Для меня тот день в Блейне именно такой. Он поселился и живет во мне, словно болезнь. Знали бы Вы, как я его ненавижу — ненавижу каждой клеточкой тела! НЕНАВИЖУ!»

Он написал это слово большими буквами и трижды подчеркнул. Ирен саркастически кашлянула.

— Он его ненавидит, — язвительно произнесла она.

«И вот потом мне приходит Ваше письмо, в котором Вы пишете, что прощаете мне то, что я сделал в тот день, и, честное слово, я даже не понимаю, о чем Вы. Как может мать такого парнишки, как Шэп, простить того, кто убил ее сына? Лично я на такое был бы не способен, и Ваш шаг — он кажется мне неправильным».

Ирен слегка отпрянула от листка бумаги:

— Кто ты такой, приятель, чтобы указывать мне, что правильно, а что нет!

Она скривила губы в холодной усмешке, а про себя решила, что, как только кончит читать это послание, тотчас его сожжет. Она вновь перевела глаза на лист бумаги и не без злорадства представила себе, как письмена Роббина превращаются в горстку пепла.