Пламенеющие храмы

Парижа Жан не покидал. Общаться с близкими, оставшимися в Нуайоне, он мог только посредством писем. От отца письма приходили регулярно один раз в месяц, написанные на хорошей бумаге и скрепленные печатью секретариата епископа. В неизменно сдержанном тоне отец кратко описывал некоторые события, произошедшие в Нуайоне, и обязательно давал наставления Жану относительно учебы и манер поведения. На каждое его письмо Жан обязательно отвечал. Авторитет и слово отца были для Жана непререкаемы. Изредка приходили письма и от мадам де Моммор и, конечно же, письма от Анелии. Сначала часто, чуть не каждую неделю, потом все реже и реже. Каждый раз, вскрывая конверт, надписанный её рукой, Жан с трепетом читал и перечитывал адресованные ему строки. В них проявлялись чувственность и нежность, девическая легкомысленность и интерес к жизни. В своих ответах ей Жан так же, насколько мог, поверял ей свои мысли и чувства.

В неустанной учёбе проходили недели, месяцы, годы. Жан давно привык к Парижу и своему месту в университете. У него появились друзья, причем не только среди студентов, но и среди профессоров и иного парижского люда.

В 1527 году подходил к завершению курс обучения на факультете искусств. В очередном своем письме Жан обратился к отцу благословить его продолжить обучение на факультете богословия. Поначалу старик Жерар был не против, а скорее наоборот. Права продолжить обучение на факультете богословия удостаивался не каждый, но выдающийся. И в последствие ученая степень магистра богословия сулила высокий церковный сан, а с ним и хороший доход. Однако позже в своих письмах, на которых, впрочем, уже отсутствовала печать епископского секретариата, мсье Жерар переменил свое мнение. Он определил сыну заняться науками не богословскими, а юридическими. Жана огорчило такое наставление отца. Богословие давно занимало его ум. Однажды побывав на богословском диспуте, Жан каким-то неведомым чувством ощутил, что за всеми услышанными тезисами таится нечто живое, но доселе никем не постигнутое. Оно манило своей недосказанностью, необъятностью и тайной. Жан почувствовал, что разобраться в этом «нечто», дойти до скрываемой сути он должен сам. Однако противиться слову отца было не в его правилах. И в очередной раз Жан не ослушался его. Юриспруденция не слишком увлекала Жана. И все же по совету и протекции профессоров Парижа, давших ему самые лестные рекомендации, Жан отправился в университет Орлеана изучать право светское. Там он провел около года в упорных штудиях. Прослышав как-то, что по приглашению французского короля в университет городка Бурж приехал преподавать лучший специалист по римскому праву сеньор Альциати, Жан отправился туда же. Он уже привык, что судьба дарует ему лучших наставников. Принимая эти дары, Жан стремился оправдать себя пред Богом и упорным трудом добивался в своих делах максимальных высот, будь то логика, древние языки или право. Впрочем, и занятий богословием он также не оставил. Упорным трудом и прилежанием он и здесь вновь снискал себе благосклонность профессоров. Едва ли не на равных он мог дискутировать с ними по научным предметам. Бывали случаи, когда Жан замещал кого-то из профессоров на кафедре, сам читая лекции студентам. Таким образом он стал достаточно известной личностью в университете. Теология всё более занимала его. В свободные минуты и при всяком удобном случае он стремился присутствовать на богословских диспутах, дабы услышать всё новые доводы по вопросам духа и веры, искушённых в своем предмете, докторов. Жан даже примкнул к неформальному кружку студентов, модно называвших себя евангеликами. Обычно по вечерам, собравшись в каком-нибудь сносном трактире, они цитировали стихи из Нового завета, сами толковали их кто во что горазд и сравнивали с толкованиями, гласимых священниками с амвонов храмов. Случалось, что сравнения не всегда были в пользу настоятелей веры. Правда, дальше словопрений дело не шло.