Пламенная кода

Еще один галатрамп, без специального медицинского оборудования, без повышенной комфортности, но зато укомплектованный командой, половину которой составляли ражие патрульники, еще половину – с головы до ног закованные в броню и вооруженные панбукаваны, а исчезающе малую часть – земные ксенологи и психомедики, принял на борт пленных эхайнов.

Там были экипажи штурм-крейсеров, гонористые, ершистые – до того момента, как им была сообщена уготованная их кораблям злая участь. Удивительным образом эта новость внушала им уныние и покорность судьбе, всем без изъятия.

Был и капитан Ктелларн, что сдался десантникам без попытки сопротивления, но с явными симптомами маниакально-депрессивного психоза; исхлопотав носорожью дозу транквилизаторов, он спал, закутавшись в плед из искусственного материала, имитирующего шерсть австралийского мериноса; во сне капитан метался, отдавал невнятные команды и с кем-то спорил.

Капрал же Даринуэрн, напротив, уснуть не мог, хотя ни с кем не желал ни о чем разговаривать, поскольку втемяшил себе в башку, что смерть его была предопределена и потому угодна Стихиям, ибо тогда он оказался бы в воинских чертогах вместе со своей погибшей командой, а вот воскрешения и второго шанса он не заслуживал совершенно. По свидетельству юного Тони Дюваля, капрал был первым, на ком Северин Морозов испытал свой фантастический дар… На станции, помнится, никто не ограничивал его в передвижениях, но все время до отлета он простоял в нескольких ярдах от пленных эршогоннаров, не спуская с них глаз. «Что с вами, капрал? Чем вы заняты?» – «Запоминаю их лица. Они убили моих людей. Когда вернемся в Эхайнор, я найду и спрошу с каждого из них».

Два странных типа, снятых с военно-транспортного челнока, вели себя не совсем адекватно, в показаниях путались, о причинах своего появления на борту «Стойбища» говорили туманно, недомолвками, и все время, как бы исподволь, намекали на свою причастность к разведывательным сообществам и проистекающую из данного обстоятельства желательность дальнейших переговоров с компетентными специалистами из аналогичных органов Федерации; были демонстративно не поняты и разочарованно удалились в свой угол, где тотчас же принялись курить какую-то пахучую дрянь.

Доктор Сатнунк, взиравший на перемены в своем статусе с философским безразличием, держался ото всех особняком, но с охотой давал советы земным медикам, даже когда те и не особенно просили.

Тела погибших, включая извлеченного из кабины челнока рядового Юлфедкерка, научного офицера Диридурна и обнаруженного в одном из домиков безымянного Истребителя в высоком офицерском чине, были погружены в нейтральную газовую смесь и покоились с миром в отдельном отсеке. (К вопросу о научном офицере… Носов: «Что скажешь? Есть тут хотя бы какой-то смысл?» Антон Скрябин, сотрудник кафедры неклассической математики Арктического федерального университета: «Где ты это взял?» Носов: «Я первый спросил». Скрябин: «Очень похоже на нескладный перевод какого-нибудь, не знаю, узелкового письма инков на математический язык прошлого века…» Носов: «То есть, ничего заслуживающего внимания?» Скрябин: «Кто сказал?» Носов: «Я делаю выводы». Скрябин: «На основании чего?» Носов: «Скряга, не будь занудой». Скрябин: «Я же и говорю тебе, это дурно переведенное введение в принципиально новую алгебру… Пусть тебя не пугает это утверждение, на самом деле алгебр как специальных математических структур существует довольно много. Но здесь особый случай, здесь просматривается аппарат для решения сразу нескольких открытых проблем… Ты мог бы устроить нам встречу с автором этих записок?» Носов, с сарказмом: «Хм… боюсь, такое не в моих силах. Эхайн, все это сочинивший, предпочел уйти из жизни не представившись». Скрябин, удрученно: «Но мы не можем даже опубликовать эту работу без согласия автора. (Вдруг оживившись.) Что если собрать коллоквиум из наших математиков и этих твоих… эхайнов, чтобы обсудить ситуацию?» Носов, обескураженно: «Ты всегда умел облегчить мне жизнь, Скряга!..»)