Пламенная кода

– Любопытно, должен ли я напомнить вам, что начало спасательной операции, о которой вы говорите с плохо скрываемой гордостью… и у вас есть на это право, поскольку она завершилась с минимальными потерями… что этот замечательный факт послужил толчком к необратимой цепи событий, которая, кстати говоря, включала и уничтожение нашей колонии? Вам несказанно повезло, доктор Авидон, что мы не погибли. Кто-то там наверху за нас наконец-то вступился. Можно ли было знать, что Истребители Миров захотят поохотиться – что для них, в общем, нехарактерно? Ожидалось ли, что бездарный писатель, возомнивший себя знатоком эхайнской души, вдруг на ровном месте организует мятеж? И что в результате последнего все население колонии пустится в бессмысленный поход на пункт связи, а это в конечном итоге сохранит им жизни? Потому что каратели обнаружат одни лишь брошенные дома. А когда сообразят, в чем дело, то, во-первых, завязнут в рассаднике самых вонючих растений в Галактике, во-вторых, угодят под огонь эхайнской охраны, чье представление о долге, согласитесь, я все же сумел верно предвосхитить, а в-третьих, все это позволит герцогским десантникам, существам альтернативного гуманизма, упасть им на хвост и решить проблему привычным для них способом…

Откинувшись в кресле, он взирает на меня с нескрываемой иронией.

– Да, я рисковал, – говорит он. – Я не мог не рисковать, потому что хотел вернуться. Все эти годы мы жили в полной изоляции от всего мира. Мы уже начали думать, что о нас забыли. Мы могли лишь надеяться и гадать о том, есть ли у Федерации какие-то планы нашего освобождения. И знаете, доктор Авидон, вам придется быть очень убедительным, чтобы я поверил в существование таких планов…

– Когда прикажете начать? – храбро вопрошаю я, хотя сознаю себя совершенно неподготовленным к такому повороту событий. Этот мелкий интриган вдруг сумел вывернуть изначально безобидную ситуацию к собственной выгоде и из экспоната моего умозрительного паноптикума превратиться в натурального инквизитора.

– Ответьте лучше на другой вопрос, – продолжает он и вдруг становится серьезным. Печальным клоуном с шутовской сигарой во рту. – Может быть, это получится у вас удачнее, чем скрывать от меня собственное смятение. Скажите мне: неужели я прожил свою короткую и нелепую жизнь затем только, чтобы умереть от эхайнского выстрела?..»

Виктор Авидон подумал и убрал многоточие в конце заключительной фразы. Он больше не желал продолжать и без того затянувшуюся беседу с воображаемым визави. Теперь ему многое стало ясно в этом человеке. Останься Дирк Оберт в живых – им не о чем было бы разговаривать. Но смерть многое меняет, придавая значение самым банальным идеям и возвышая тех, кто вовсе не заслуживает возвышения. Он сохранил текст на кристаллике и в личном разделе Глобального инфобанка, свернул экран и встал из кресла. Подошел к окну.

Ночь. Городские огни внизу. Какие-то бестолково порхающие светлячки за стеклом. И что-то беспокойное ощущается в воздухе, какая-то оцепенелая духота. Возможно, будет гроза.

«Зачем я это делаю? Ищу каких-то оправданий безумно затянувшемуся бездействию? Но бездействия не было. Ни на кратчайший миг. Мы не могли пойти на простые решения сложных проблем. Когда-то простые решения оказались бы наиболее предпочтительными, естественными. Но не для нас нынешних. Мы так старались стать людьми, что нам это, кажется, удалось. Никто из заложников не опустился, не озверел, не одичал. Даже ненависти как таковой не было. Кого ни спроси, все говорят: устали, надоело… Ни один не сказал: ненавижу эхайнов. Как хочется верить, что гуманизм – это навсегда. Это двоичное счисление: либо гуманизм, либо его полное отсутствие. Нельзя быть гуманным дискретно. А следовательно – доброта, терпение и снисходительность. Отныне и вовеки, и только так». Авидон вернулся в кресло, допил коньяк из полупустого бокала и потянулся за тлеющей сигарой. «И голова ко всему разболелась, – подумал он жалобно. – Это значит, что я жив и способен ощущать боль. И хотя к утру все пройдет, я все равно найду, чем доказать себе собственную реальность. А он… Что ж, если угодно, могу предположить, зачем он кинулся на эхайнский ствол. Это внезапное, пронзительное ощущение ошибки. Он надеялся всех спасти. Что бы он тут ни плел про самурая, про фигуры на игровой доске… Он снова мне солгал. Для него оказалась невыносима мысль, что он не сможет спасти тех, кто ему поверил. Когда он понял, что сейчас, на его глазах, всех этих людей начнут попросту убивать… что все его планы пошли прахом, все расчеты, все психологические сценарии… что никто не будет спасен… Он испугался самой возможности увидеть это воочию. Предпочел умереть прежде, чем стать свидетелем собственного фиаско. Дезертировал с поля боя… Нет, не то. Неверно. Все намного проще».

Сигара полетела на пол, фляжка склонилась над бокалом.

«Черт бы его побрал!»

Авидон, страдальчески морщась, поерзал в кресле и вернул текст на экран видеала.

«Так на чем мы остановились?..»

6. Носов в бешенстве