Пламенный клинок

Покидая двор, Арен заметил Рафу, стоявшего у ворот, где досматривали повозки. Пирату не было нужды выстаивать очередь за завтраком: у него имелись иные источники пищи, притом гораздо лучшей. Арен внимательно наблюдал, как повозка приблизилась к воротам, и Рафа переглянулся с кроданским стражником, несшим дежурство. Стражник бегло досмотрел повозку и пропустил ее внутрь. Возница, явно замешанный в игре, проехал мимо, не удостоив взглядом ни стражника, ни пирата.

Ходили слухи, будто на воле у Рафы осталась уйма денег, еще с прежних времен: однажды он якобы захватил галеон под флагом Барической лиги, битком набитый золотом, которого хватило бы сделать богачами десятерых. Теперь дружки Рафы кое-кому давали на лапу, а сам он тайком получал поблажки и сманил на свою сторону нескольких стражников. Если другой узник хотел что-нибудь раздобыть, на помощь приходил Рафа. За определенную плату.

Арен нахмурился при мысли о происшествии, свидетелем которому только что стал. Оссиане считались по природе безвольными, склонными к продажности и непригодными для ответственных должностей. Кроданцы же вели строгий учет, наказывали за злоупотребления и прибегали к механизмам сдержек и противовесов, стремясь обеспечить честность чиновников. И все же именно кроданские стражники за мзду закрывали глаза на явную контрабанду. Возможно, их порядки были не столь уж безупречны.

Эта мысль показалась Арену кощунственной. По поступкам нескольких низменных людишек нельзя судить обо всей империи. Такие сомнения — происки Мстительницы, врагини Вышнего, вестницы хаоса.

«Кроданцы отняли у тебя все, а ты по-прежнему души в них не чаешь».

Ему вспомнилось озлобленное лицо Кейда, когда тот лежал в темноте на койке и цедил обидные слова. «Души в них не чаешь». Да, Арен восхищался кроданцами. Он не мог так легко переменить мировосприятие. Он вырос в окружении кроданцев, говорил на их языке, учил их историю. Некоторые из них, вроде нянюшки Альсы и Соры, были ему очень дороги. Оссиане жили в порабощенной стране; такова действительность. Но лучше Арен свыкнется с ней, чем застрянет в прошлом, блуждая среди заброшенных развалин и цепляясь за древние обычаи и устаревшие понятия. Оссия уже не та, что была во времена их дедов. Воплощения ослабли и порядок пришел на смену хаосу. Арен не понимал, зачем отвергать прилежание, дисциплину и знания лишь потому, что их насаждают чужеземцы. Это напоминает судорожные отбрыкивания невежды, боящегося перемен.

Если послушать Кейда, для ненависти достаточно того, что кроданцы убили Рэндилла. Но Арен не мог с этим согласиться. Да, отца заколол кроданец, но у него не оставалось выбора. Ведь Рэндилл первым напал на солдат.

«Почему ты сопротивлялся, отец? Почему просто не покорился? Судья признал бы тебя невиновным. И ничего не случилось бы».

Нет. Ничего не случилось бы, если бы он сам прислушался к предупреждению Харальда и оставил Сору в покое.

Арен стряхнул с себя задумчивость. Рассуждать некогда. Если он поторопится, то успеет припрятать сигары и съесть завтрак, прежде чем колокол возвестит узникам, что пора отправляться на рудник. С миской стынущей похлебки в одной руке и ломтем хлеба в другой он поспешил в сторону мастерской. От щедрот Тага миска была наполнена почти до ободка, и Арену пришлось сосредоточиться, чтобы не расплескать похлебку, поэтому он не заметил, как наперерез ему из-за барака вышел человек. Два тела столкнулись, руки и ноги на мгновение сплелись, и Арен шлепнулся на спину. Миски перевернулась, хлеб упал в грязь. Узник, в которого врезался юноша, едва шелохнулся. Сердце у Арена упало, когда он увидел, кто перед ним.

— Граб тебя искал, — сказал тот.

Был он коренастый и нескладный, с крупным приплюснутым носом, широким лбом и угрюмой разбойничьей мордой. Татуировки расползались по бритому черепу и левой половине лица вниз по шее до самой груди, а также покрывали левую руку до кончиков пальцев. Арен мог только догадываться, сколько чернил на них изведено. То была работа настоящего мастера, затейливое переплетение чужеземных иероглифов и стилизованных картинок, выписанных до мельчайших подробностей и струящихся по коже извилистыми потоками. Единственным чужеродным пятном была черная дуга, тянущаяся от щеки до щеки через нижние веки и переносицу. Аляповатая и неряшливая, она настолько не вязалась с художествами на левой половине лица, словно ее добавила другая рука.

По рождению Граб был скарлом, выходцем из студеного края к северо-востоку от Пламении, за Барическим морем. Задира и грубиян, он с первого же дня невзлюбил Арена.

— Вижу, парень из поварни курит сигары, — произнес он на ломаном оссианском. — Граб любит сигары. Парень из поварни говорит, они от тебя, Паршивец. — У Граба для каждого находилось прозвище. — Где ты взял сигары?

Вот и объяснилась неожиданная щедрость Тага: он извинялся за невольное предательство. Но что Арену в извинениях, когда его завтрак растекся по грязи.

— Нашел, — ответил Арен, приподнимаясь на локтях.

— Нашел. А куда дел?

— Обменял.