Пламенный клинок

Гаррик не разбирался в ученых тонкостях, а рядом не было других Рассветных Стражей, которые помогли бы советом. Но он не допустит, чтобы Пламенный Клинок достался принцу Оттико. Пусть Арен ставит себе грандиозные цели, влекомый неопытностью и юношеской пылкостью. Гаррик подстрахует их на случай неудачи. Он сбережет Пламенный Клинок, вернет его в лоно земли, из которой тот появился, и пусть он лежит под неподъемной грудой камней, дожидаясь, пока его вновь извлекут наружу новые поколения оссиан. Если предания не лгут, уничтожить его невозможно. А если лгут, пусть лучше Клинок сгинет, чем достанется врагу.

Гаррик подтянул воротник повыше, чтобы скрыть шрам, и двинулся дальше. Перенесенные пытки с каждым шагом напоминали о себе, но телесная боль не могла сравниться с болью душевной. Он стиснул челюсти, вспомнив о Клиссене, о светящемся кончике раскаленной кочерги, отразившемся в круглых очках старшего охранителя. Мягкий сипловатый голос, который задавал вопрос за вопросом. Обещал прекратить мучения, если Гаррик выдаст товарищей, если изменит самому себе.

Через душную поварню он вышел в коридор, ведущий к чуланам и кладовым. В особых холодильных помещениях висели на стойках мясные туши, на полках теснились банки с медом и вареньем, лежали краюхи хлеба и сырные головы. Гаррик отсчитывал двери, пока не добрался до нужной. За ней должна быть дюжина бочек амберлинского, каждую из которых на две трети наполняет эларитовое масло. Достаточно, чтобы добрая часть Хаммерхольта превратилась в развалины, а остальное сгорело. И тогда погибнут все пирующие, включая принца и генерала Даккена. Возможно, всеобщая суматоха упростит задачу Арену и его спутникам, но не исключено, что от взрыва крепость обрушится прямо им на головы. Так или иначе, от Гаррика уже ничто не зависит. Он слишком далеко зашел по этому пути, чтобы с него свернуть.

А вдруг бочки вообще не покинули двор винодельни? А вдруг их доставили в другую кладовую? А вдруг он опоздал, слишком задержавшись в темнице, и их уже куда-нибудь переместили?

«О Воплощения, если вы когда-нибудь любили эту страну, если вы вообще существуете, о Азра, Владыка Войны, сделай так, чтобы бочки оказались там, где нужно».

Он открыл дверь. Слуга, показавшийся из другой кладовой, удивленно на него взглянул, Гаррик многозначительно воззрился на него, и тот поскорее унес ноги.

Дверь вела в холодное каменное помещение, освещенное фонарем, висевшим возле входа. Вдоль одной стены тянулись стойки с бутылками вина, а остальное место занимали бочки с элем, между которыми оставался узкий извилистый проход.

Гаррик закрыл за собой дверь и посветил фонарем, выискивая затейливый знак амберлинской винодельни. Пробираясь через толпу слуг под видом Железного Стража, он совсем не волновался, но теперь, когда он светил фонарем вокруг себя и не находил искомого знака, все нутро скрутило от беспокойства. Бочки должны быть здесь!

Вот! Пыльная рогожа укрывала невысокую пирамиду бочек возле стены. Амберлинское не любит холода; наверняка это те самые бочки, которые он ищет. Гаррик ухватил край рогожи и в отчаянной надежде сдернул ее.

Его лицо медленно вытянулось.

Бочки с элем. И все.

Амберлинского здесь не было. Может, вообще не привезли, а может, поместили в одну из дюжины других кладовых, разбросанных по всей крепости. Так или иначе, сейчас ему бочек не найти. Карты при нем нет, а запомнил он лишь небольшую часть, нужную ему. Он может провести весь вечер в бесплодных поисках, а когда побег обнаружится, его не спасут никакие переодевания.

Черное отчаяние сменилось кипящим гневом. Все его планы, вся его жизнь обратились в ничто, разрушенные предательством друга и прихотью судьбы.

«Будь ты проклят, Азра! — в ярости подумал он. — Будь ты проклят, и остальные Девятеро. Ваш народ взывает к вам, а вы остаетесь безучастными. Что ж, если вы ничего не сделаете, то сделаю я!»

Как и в Солт-Форке, дело погибло из-за человеческого малодушия. Но Гаррик знал, где пируют принц и генерал Даккен, и у него оставался верный меч. Если он не может одержать победу, то свершит кровавое мщение.

Его глаза потемнели от ненависти, и он вышел из кладовой, думая только об убийстве.

* * *

— Клиссен!

Тот напрягся, заслышав пропитой голос главнокомандующего, но мигом взял себя в руки и обернулся. Главнокомандующий стоял в дверном проеме с сигарой в одной руке и бокалом в другой; рядом, как обычно, крутился этот мерзкий гад Беттрен. Очевидно, они вышли из-за стола обсудить какое-то важное дело.

Главнокомандующий переложил сигару в другую руку и поманил Клиссена пальцем, словно шкодливого ребенка. Тот придал лицу угодливое выражение, согнав обычную надменность. Пусть Госсен тешится властью, если угодно. Все равно его дни сочтены.

— Главнокомандующий, — учтиво промолвил Клиссен, скрывая отвращение с легкостью, выработанной за долгие годы. — Главный управитель Беттрен.