Пламя Атлантиды

Сокрушительный удар кулаком прямо в висок выбил почву у него из-под ног, в глазах потемнело, и он рухнул на колени, ощутив, как по скуле медленно побежала струйка крови, а в ладони впились острые камни горного пляжа. В голове не укладывалось, что столь приветливая женщина может обладать столь сокрушительной силой удара, и мужчина сразу не понял, что именно произошло и кто его ударил.

— Ты забываешься, дерзкий раб! — она не повысила голос, не изменилась даже его интонация, но сквозь шум в ушах Савичев явственно различил нотки скрытой угрозы, которая, не оставалось сомнений, будет легко приведена в исполнение. — Ты позволил себе думать, что мне необходимо твое позволение? Твой разум отравили мысли о том, что ты можешь диктовать мне условия и что-либо требовать? Твое особое положение не дает тебе никаких привилегий!

Несколько пар рук вцепились в его плечи, сдавливая до боли, но он едва заметил это на фоне приступа головокружения. Мудрая Роксана прекрасно знала, куда бить, чтобы отбить способность к сопротивлению. Сейчас тело словно онемело, в голове пульсировала боль. Он знал, что это пройдет совсем скоро, но впервые за все это время раскаялся в собственной беспечности и самонадеянности.

— Твой друг на всю жизнь останется рабом в рудниках империи или в порту, если, конечно, выживет и не тронется рассудком — в ином случае его ждет позорная смерть. То, что я запретила к тебе прикасаться, ничего не значит. Мне ничего не стоит устроить еще один пир для своей общины, только, боюсь, матриарх не примет в дар сломленного слабака!

…Савичев пришел в себя только в клетке — на несколько секунд он все же отключился. Ведикус вернулся в сознание и даже обрел способность говорить, правда, очень сбивчиво. Его раны перевязали, кроме того, оставили бурдюк с настоем из трав.

— Мы выберемся отсюда, — отрезал Савичев на любые расспросы и избитое «а я предупреждал!». — По пути во дворец правительницы охрана будет малочисленна. К тому же, ночь! — об этом он услышал от двух оцилл, когда принимал ледяной душ горного водопада.

— Во дворец? — спаркалиец судорожно дернулся и отполз в угол клетки. — Мы пропали!

— Я бы не стал так паниковать. Мы перебьем их поодиночке. Это будет просто.

— К матриарх? Тебя повезут прямо к ней?

— Судя по всему. — Голова нестерпимо болела, Дмитрий растянулся на сухой траве и закрыл глаза, чтобы унять эту слепящую пульсацию.

— Молись своим богам, чтобы тебя не возжелала для своих утех Лучезарная.

— А это еще кто?

— Если матриарх Лаэртия — дочь солнца, эта сука — исчадие полуночной тьмы, она питает особую страсть к умудренным жизнью воинам. Тогда тебе точно не жить.

— Думаю, хоть с одной сукой я сумею договориться. Почему мне не жить?

— Слава о ней летит далеко за пределы империи. Если ты попадешь к ней в руки, постарайся жить каждой каплей масла и наслаждаться этим. Ибо это будет последним, что ты испытаешь перед смертью. Все, кто провели с ней ночь, на утро были мертвы…

ГЛАВА 10

Лаэртия выгнула спину, занимая более комфортабельное положение на бархатных подушках, и раздраженно стиснула зубы. Непонятно, на кого она больше злилась: на неумелые, похожие на щекотку, поцелуи юного наложника, или на свое неумение абстрагироваться от тяжелых дум тогда, когда это было необходимо. Робкие ласки сына Черных Земель уже четверть часа как должны были вызвать в ее теле отклик, погнать горячую кровь по венам, разбудить внутри первозданную мелодию страсти и вожделения, но вместо этого перед закрытыми глазами матриарх плясали строчки последней ноты протеста Кассиопеи и безапелляционные требования Актия. После рождения сына, которого пророчил в правопреемники, царь несколько осмелел, ошибочно оценив политическую симпатию атлантской правительницы как бесхарактерность и слабость.

Нет, матриарх не собиралась опускаться до его варварского уровня и срывать маски дипломатии, она всегда была верна своему имиджу справедливого миротворца, который при необходимости мог вцепиться в глотку противнику и выпить его кровь до последней капли во имя интересов империи. Наказать дерзкого кассиопейца стоило во что бы то ни стало, и сейчас, возлегая на ложе золотых шелков, Лаэртия прокручивала в уме строки карательного указа.

Все просто. Налог на торговые морские пути повышается на четверть декадного объема слез пустыни, и Атланта оставляет за собой право не пояснять своего решения. Впрочем, пускаться в разъяснения прежде тоже не приходилось.

Молодой наложник старался изо всех сил, покрывал медленными, словно заученными поцелуями бархатную кожу ее голеней, постепенно поднимаясь выше; иногда он останавливался, чтобы справиться с волнением, язык заменяли подрагивающие пальцы, которым не хватало уверенного нажима, чтобы превратить робкую щекотку в ласку.