Воины анакса и дружины эориев третьи сутки отвлекали монстров на себя, а жрецы и стражники выводили беженцев. Абвениарх настоял на том, чтобы их размещали за городской чертой, так как прорвись чудовища в переполненные кварталы, паника погубила бы тех, кто избежал когтей и клыков. Сейчас осунувшийся, бледный, как пещерный гриб, Богопомнящий ушел, а вернее сказать, уполз отдыхать, чтобы через пару часов вновь спуститься в кошмар, недавно бывший городами Волн и Ветров.
Эпиарх-наследник тоже мог уйти, так же как и Беатриса, но они сидели и ждали известий от Борраски и Эридани. Они ждали, из города доносили о продолжающихся схватках, а Лабиринт безмолвствовал. Эрнани гнал от себя мысли о гибели последнего брата и судьбе Диамни Коро, но мастер Сольега жил совсем близко от храма, через подвалы которого и вырвались чудовища.
– Мой эпиарх, – голосок Беатрисы дрогнул, – почему… почему так долго?
– Что хочет сказать моя эория?
Скорее всего, ничего, просто не может молчать. Беатриса – женщина, она ждет ребенка, ей позволительно бояться, плакать, говорить глупости. Эпиарх-наследник не может усомниться в победе!
– Я… о моем анаксе. Так долго…
– В Лабиринте по-другому течет время. – Эрнани не то чтобы врал, просто из всех известных ему баек выбрал самую утешительную. – Там прошло всего… Да, конечно, там прошло лишь два или три часа. Скоро Эридани сделает, что нужно, и вернется, монстры уберутся и больше никогда…
– Мой эпиарх считает меня маленькой дурочкой? – в голубых глазах плеснулась горечь. – Мне немного лет, но я пережила… я пережила столько, что выдержу любую правду.
– Я не лгу, – твердо сказал Эрнани. – Многие хроники упоминают, что внизу время течет иначе, и я этому верю. И еще я верю в своего брата. Эрио знал, что делал, когда спустился в Лабиринт, и он обязательно вернется.
– Да, – покорно кивнула Беатриса. Вспыхнувший огонь погас, перед эпиархом вновь была тихая, перепуганная девочка. – Пусть мой эпиарх меня простит. Мой анакс знает, что делает, он вернется, а твари уйдут… Но почему, почему так долго?!
– Может быть, эория выпьет сонного отвара?
– Нет! Все равно скоро утро.
Нет так нет, уговаривать он не станет. Пусть сидит и ждет, если ей так легче. Эридани не сказал, когда вернется. Сперва Эрнани подумал, что брат говорил о часах, но «скоро» может означать и час, и день, и неделю.
А вдруг он встретился с Ринальди и тот понял, что натворил? Искупить можно любую вину… Если Рино одумался, его нужно простить! Брат не мог желать Гальтарам гибели, просто он никогда не задумывался о последствиях своих выходок. Анэсти вечно ворчал, что Ринальди никогда не повзрослеет, а тот отшучивался. Ему, дескать, придется до смерти оставаться молодым, раз уж Эридани родился старым…
Стук и звон возвестили о появлении очередного гонца.
– Мой эпиарх, – воин качался как пьяный, – мой эпиарх… Они уходят, уходят…
– Ты хочешь сказать, что люди выведены?..
– Нет! – Гонец был так взволнован, что напрочь забыл о том, что говорит с местоблюстителем трона. – Твари! Они бегут назад, в пещеры… Это чудо, мой эпиарх! Чудо!
Это и впрямь чудо, и имя этому чуду – Эридани.
– Ну вот, – Эрнани улыбнулся Беатрисе, – а эория боялась. Эридани не мог проиграть. Скоро он вернется, а еще раньше мы увидим вашего супруга. Может быть, эория все-таки отдохнет?
– Нет, – глаза женщины казались кусочками пронизанного солнцем неба, не хватало только белых ласточек, – я подожду.
5
Мастер
Чем дольше художник смотрел на беснующийся поток, тем меньше у него оставалось надежд. Ринальди плавает, как выдра, но в верховьях Пенной выдры не водятся, даже астраповы; и потом до реки еще нужно добраться.
Третьи сутки ожидания были на исходе, и эти дни и ночи стали самыми тяжелыми в жизни мастера Коро. Единственное, что он мог сделать для друга, – это ждать столько, сколько обещал, и еще четыре дня, и художник ждал. Ринальди был предан чудовищно, страшно, гнусно, и именно поэтому его новый брат не уйдет. Художник топил свою боль в работе, но рисовал он не реку и не радугу, а «Пленника». Это был его ответ подлости, ханжеству, лицемерию. Он не может покарать виновных мечом, он призовет их к ответу кистью! Мастер писал, как безумный, отрываясь от работы лишь ночью, и тогда он видел странное лиловатое зарево там, где находились Гальтары.
Диамни ждал, когда лошади отказались от воды и травы. Ждал, когда скалы у водопада начали стонать и дрожать, словно живые существа. Ждал, когда лиловые молнии раскололи усыпанный звездами черный купол, хотя на небе не было ни единой тучи. Ждал, когда на рассвете взошло четыре окровавленных солнца. Из-за них взметнулись гигантские светящиеся мечи и, столкнувшись, породили пятое светило – черное, окруженное алым пылающим венцом. Это длилось не дольше десятка ударов сердца, затем солнце стало обычным солнцем, кони припали к ледяной воде, скалы перестали плакать, и только небо осталось алым, но это была просто заря. День обещал стать ветреным, но пока было до чрезвычайности тихо.