Артур сказал кротко, что он отправляется не пытать счастья, но для того, чтобы приложить все старания, дабы освободить город Иерусалим от неверных, и Мод подарила ему любящий взгляд, исполненный грусти. Но во всем остальном, продолжал Артур, Роберт, несомненно, прав, и лично он верит, что в заморских землях меня ждет награда не меньшая, чем титул барона. И по этой причине, сказал он, мое решение выступить в поход кажется ему мудрым, и еще он порадовался, что наша беседа коснулась сей темы, ибо он намеревался сделать мне подарок. Так как мы заговорили о крестовом походе, он находит момент вполне подходящим. Он встал и подошел к сундуку, стоявшему за его высоким креслом, и взял оттуда полотняную суму и еще один матерчатый сверток. Он положил эти вещи на стол, тогда как мы все с любопытством вытянули шеи, чтобы лучше видеть. Он раскрыл сверток и вынул прекрасный меч в кожаных ножнах – головка эфеса была сделана в форме сердца, а рукоять обтянута кожей и украшена серебряными шляпками гвоздей. Из сумы он извлек открытый железный шлем, немного старомодный, в виде котелка и с наносником, как на шлемах норманнских воинов. «Это вам, Дени, – сказал он, положив передо мною меч и шлем. – Вещи принадлежали моему дяде, о котором я вам рассказывал, тому самому, кто воевал за Святую Землю».
Я сидел молча, совершенно ошеломленный. Только спустя какое-то время я обрел дар речи и сказал, что не могу принять подобный подарок.
«О, вы должны, – с улыбкой настаивал Артур, – если только не хотите намеренно причинить нам боль, Мод и мне. Ибо мы готовили сюрприз в течение многих недель и просили об одолжении моих кузенов. Пожалуйста, возьмите этот подарок в знак нашей любви, и пусть он принесет вам счастье за морем».
После таких слов я поднялся с места и обнял его и едва мог говорить от радости и умиления. Дружеские чувства мои стали еще сильнее, когда я вспомнил, как Артур говорил об этом оружии и как часто смотрел на него, будучи совсем юным. Оно являлось для него символом рыцарской доблести. Откровенно говоря, я почувствовал в себе крепнущую решимость сделать все, чтобы не опозорить это оружие, но носить его с честью.
В ту же самую ночь я принес меч и шлем в домовую церковь Артура и положил их на алтарь. Я опустился на колени и долгое время провел так, погруженный в молитвы и размышления. Едва я преклонил колени, как мне почудился голос отшельника Гавриила, говоривший о том, что я должен совершить долгий путь и найти нечто ценное, и понял, что его предсказание будет преследовать меня, лишив покоя, до тех пор, пока я не увижу своими глазами Святую Землю. Что же это может быть за ценная вещь (о которой он сказал, что я сумею распознать ее, лишь едва не утратив), если не спасение моей бессмертной души? И вдруг сердце сильно забилось в моей груди, ибо я подумал: что, если мне, именно мне, суждено стать орудием спасения Гробницы Господа нашего? Мне показалось, что яркое сияние исходит от меча и шлема, и я пал ниц и поклялся, что больше никогда не допущу сомнений и постараюсь совершить подвиги, достойные подарка Артура.
Таким образом, воспрянув духом и пребывая в счастливом умиротворении, я дожидался наступления весны, когда нам предстояло пересечь Узкое море и присоединиться к королю. Однако я немного робел при воспоминании о невыносимой тошноте, испытанной мною, когда я в последний раз путешествовал на корабле по зыбким волнам. Но если на моем пути возникнут подобные препятствия, то с помощью Пречистой Девы и св. Дени я постараюсь превозмочь их. О если бы только до Иерусалима можно было добраться по суше!
Во второй половине июня мы переплыли Узкое море и нашли короля Ричарда в Туре, но не могли приблизиться к нему в течение двух или трех дней из-за большого числа рыцарей, собравшихся в том городе, и общей суеты. Но потом нам оказал добрую услугу Уильям Маршал, который находился подле короля для того, чтобы подписать указы и уладить прочие необходимые дела. Мы предстали перед королем и были приняты весьма любезно. Артур привез с собой большую сумму денег, обещанную на военные нужды его сеньором, епископом, а также отряд воинов, набранных в его землях и в поместье Фитцлерой, и еще шестерых вольных стрелков из прихода Фиттлуорт, которые нанялись к нему на службу за три полупенса в день, еду и питье. Король был весьма этим доволен. Что касается меня, то король предложил мне присоединиться к его свите, получая в день по восемь пенсов и содержание, что было весьма щедро с его стороны. Хотя я серьезно сомневался, что когда-либо мне перепадет хотя бы пенни от его щедрот, но после обсуждения вопроса с Артуром дело было решено.