Пламя и крест. Том 1.

Комната ничем не напоминала мастерскую чернокнижника, так же, как не напоминал его и сам хозяин. Арсанес был одет в красный шёлковый халат, расшитый золотыми драконами, и красные тапочки с загнутыми носами и золотыми помпонами. У него было смуглое лицо и глаза, затенённые длинными ресницами. Из-за завитых, посыпанных золотой пудрой волос, спускавшихся ниже его плеч, его можно было бы принять за рослую женщину, если бы не квадратная, властно выдвинутая нижняя челюсть, которая придавала лица тревожащее выражение жестокости. Конечно, Арсанес не должен был выглядеть именно так на самом деле. На самом деле он мог быть стариком, юношей или даже женщиной. Его нынешний облик, как и все окружающие инквизитора декорации, были ничем иным, как отражением воли Арсанеса в иномирье. Чернокнижник хотел жить в доме, окружённом розовым садом, и хотел выглядеть так, как он выглядел. Это весьма красноречиво свидетельствовало о его мастерстве и мощи. Настолько значительных, что Ловефелл имел лишь смутное представление о том, как можно добиться подобного эффекта. Сам он мог пребывать в иномирье лишь в течение нескольких минут, не говоря уже о таких сложных действиях, как изменение его структуры. Он мог только надеяться, что кто-то, кто задал себе столько труда, не привёл сюда Ловефелла лишь для того, чтобы его убить.

– Господин мой и учитель, Нарсес, владыка пламени! – Арсанес опустился на колени и склонил голову так низко, что обмёл волосами пол. – Ты осчастливил своим присутствием твоего недостойного слугу.

Ловефелл спокойно присел на кресло. Он отметил, что Арсанес носит на пальцах золотые перстни с рубинами, а из-под рукавов халата выглядывают массивные браслеты. Конечно, тоже из золота, искрящегося от вставленных в него рубинов.

– Меня зовут Арнольд Ловефелл, и я имею честь быть инквизитором. Не называй меня ни учителем, ни, тем более, Нарсесом, – холодно приказал он.

Чернокнижник поднял голову и встал с колен, но остался с согнутой спиной, словно невидимая сила парализовала его в середине глубокого поклона.

– Прости, что я осмелюсь не послушать тебя, учитель. Но лишь потому, что, когда наступит великий день, в который ты возвестишь миру, что снова хочешь быть наисильнейшим Нарсесом, горе всем, кто сделал тебя жалким Арнольдом Ловефеллом. И горе всем, кто, зная, кто ты на самом деле, называли тебя этим фальшивым именем.

Мужчина дважды плюнул с отвращением на пол, как будто само имя и фамилия инквизитора осквернили его уста. Потом растёр плевки подошвой. Как ни странно, всё это он сделал, будучи по-прежнему согнутым пополам.

Ловефелл обратил внимание, что Арсанес употребил слово «когда», а не «если». «А значит, либо он свято верит, что я стану тем, кем был, либо хочет, чтобы я в это поверил», – подумал он. В любом случае, инквизитор не собирался обращать внимания на определение его «жалким Арнольдом Ловефеллом». В конце концов, он и в самом деле был жалким осколком стекла, отражающим свет, исходящий от величия Господня. Арсанес, безусловно, не это имел в виду, но попал, однако в самую суть.

– Ты так сильно меня боишься?

Чернокнижник склонился к земле ещё сильнее. Ловефеллу было неуютно от одного только взгляда на него.

– С людей столь неосторожных, что осмелились оскорбить твоё величие, ты сначала приказывал содрать кожу, а потом красных, словно лепестки прекраснейших роз в саду Семирамиды, приказывал варить в кипящем масле. Благодаря твоей не имеющей равных магии они не теряли сознание, а умирали только тогда, когда в милости своей ты позволял им умереть. Так ты спрашиваешь, боюсь ли я тебя, почтенный учитель? Я боюсь даже эха, повторяющего твой вздох.

Только когда волшебник рассказал, как Нарсес поступал с врагами, Ловефелл осознал, что эти слова были правдой. Он увидел тень прошлого перед глазами. Верещащего без памяти человека с содранной кожей, которого опускали в парящий котёл. Он видел себя, как он сидит на троне и, улыбаясь, ест виноград. Но эти видения прошлого, казалось, касались его в той же степени, что и когда-то просмотренные изображения. Да, он, действительно, как был Нарсесом, так и никогда им не был.

– Я служу теперь иному Господину, – сказал он. – Кроме того, ты можешь выпрямиться, а также сесть, если сочтёшь, что сидя тебе будет удобнее.

– Мастер Нарсес был сам себе господином, – ответил Арсанес.

Он выпрямился и присел на край стула.

– Я осмелюсь это сделать лишь потому, что это позволил мне ты, о колодезь мудрости.

– Как будто это было возможно. – Ловефелл пожал плечами, возвращаясь мыслью к предыдущим словам Арсанеса. – Я был... Он был, – поправился он – глупцом. Жестоким, бессмысленным, самонадеянным, я не отрицаю, что сильным, но, тем не менее, глупцом. Ты тоже, если веришь в подобные глупости. Никто не является господином самого себя, а может быть им лишь в пределах ограничений, истекающих из воли Божьей.

Чернокнижник не казался ни оскорблённым, ни удивлённым словами инквизитора.