Пламя изменений

– Просто вы живете так мало, что ваш разум не может с этим смириться, – жемчужный смех Нимуэ рассыпается туманами над темной водой. – Вот вы и придумываете всемогущих существ, которые следят за вашей судьбой. Я не говорю о тебе, мой чародей. Каково жить духу, заточенному в столь непрочную оболочку, каково быть смертным, Мирддин?

– Страшно. Удивительно. Непостижимо. Прекрасно, моя фея.

– Ты уйдешь, Мирддин, когда-нибудь и ты уйдешь навсегда в пределы, где я тебя не отыщу. Вот что страшно, чародей, вот что непостижимо. Знаешь ли присказку фейри – она как смертного полюбила? Это значит, сошла с ума. Я сошла, Мирддин.

– Не печалься, Нимуэ, пока я здесь, сейчас, а это значит – всегда. Для людей имеет смысл только сейчас.

– Я так не умею, Мирддин. Научи меня.

– Наверное, для этого тебе нужно стать человеком.

* * *

Мэй вошла без стука. Собственно, и стучать было не во что – двери, как и часть стены, испарились во время сражения с СВЛ. Но даже если бы на ее пути было три метра железобетона и броневой стали, она бы все равно вошла без церемоний.

Ее трясло, рука лежала на мече, она встала позади Фреймуса, который сидел в кресле, закрыв лицо руками. Она видела его худую шею, выпирающую из ворота новой рубашки – прежняя одежда его сгорела, когда он… когда…

Мэй закусила губу. Она миньон, она часть его, он ее мастер, он тот, кто призвал ее из тьмы нигредо, кто перековал ее сердце на огне философского камня, – как она может даже допускать тень такой мысли!

Но Зорич… Зорич, Андрей!

Фреймус медленно повернулся в кресле, отнял худые руки от костистого лица. Мэй остолбенела.

В уголках его глаза блестело, переливалось… Этого не может быть, потому что не может быть никогда.

Он плакал?! Господин ее, Фреймус жестокосердный, владыка всех темников?!

– Я не смог удержать его, Мэй, – сказал колдун глухо. – Ты все сама видела. Танец пламени захватил его, и я не смог. Может быть, если бы не нападение Ловцов… Я не все испробовал, Мэй, не все. И потерял его! Одного из вас. Когда я призвал вас, помнишь, что я сказал? Помнишь свое рождение, Мэй?

Она помнила. Чернота и ужас, тьма без просвета, без надежды, выпивающая ее по капле, отнимающая все чувства, пока не осталась лишь жалкая точка самосознания, а после расточилась и она – и разрыв, провал в небытие, из которого ее вырвал ослепительный свет, и слова мастера:

«Отныне я ваша семья, а вы моя, мы связаны узами крепче кровных, в нас горит один огонь, нас сжигает одна страсть…»

– Это хуже, чем с Виолеттой, – продолжил колдун. – Она погибла в бою, мгновенно, разрыв связи был очень болезненным, но скоротечным. А сейчас… – Он посмотрел на руки, будто увидел их впервые. – Мне пришлось погасить его самому, понимаешь, Мэй? Того, кого я создал, в ком зажег пламя новой жизни. Иначе бы он уничтожил все, он бы разрушил Врата Фейри.

– Значит, дело во Вратах? – качнулась Мэй. – В плане?

– Дело в том, что я своими руками погубил одного из своих сыновей! – резко сказал Фреймус. – Что значат твои чувства, твоя боль, в сравнении с моей?

Он встал, навис над ней, схватил за плечи, и Мэй почувствовала его жар сквозь ткань. Теперь в этом жаре была и частица пламени Зорича. Глаза его, властные, покоряющие, столкнулись с ее глазами.

– Я слышу твою боль, Мэй, не забывай об этом, твои сомнения и страхи ведомы мне как никому! То, что ты сейчас чувствуешь, – жалкое подобие бури, разрывающей меня! Не смей обвинять меня, Мэй Вонг! И никогда больше не сомневайся во мне!

Он оттолкнул ее, рухнул в кресло. Потер виски.

– Пламя играет с нами, разжигает чувства. Держи его, Мэй, не позволяй искушать, не иди по пути Андрея. Когда напали Ловцы, ты ведь поддалась ему. Это уберегло твою жизнь, но открыло путь зову пламени. Теперь оно будет взывать к тебе сильнее, чем прежде. Не забывай, кто ты, Мэй.

Девушка молчала. Колдун выдохнул, сжал до скрипа подлокотники кресла.