Как я поняла по обеспокоенному взгляду, матушка Гриммс произнесла эту фразу как минимум раза три перед тем, как я ее услышала.
– Вы позволите мне поговорить с Вероникой наедине? – Я старалась не смотреть в ее печальные, полные немого сочувствия глаза. И без того было тошно.
– Хорошо, миледи, – поклонилась матушка Гиммс, а моя родительница посмотрела на меня с тревогой. И, спасибо Стихиям, ничего не спросила.
Я отворила дверь и замерла.
Солнечный свет, нежно льющийся из узких окон, похожих на бойницы, ласкал молоденькую мамочку, что кормила свое дитя. Нежность и легкая мечтательность во взгляде женщины. Почти детские черты ее милого лица. Мадонна с младенцем…
– Добрый день, – светло улыбнулась она мне, когда заметила. – Чем могу служить?
– Добрый, – решилась я заговорить. – Меня зовут Вероника, я… невеста милорда Верда. И я бы хотела вам помочь.
Молодая женщина напряглась, услышав имя своего бывшего хозяина, и горько усмехнулась, услышав о моем желании.
– Это не его ребенок, – посмотрела она на меня.
Я на мгновение закрыла глаза. Пошатнулась. Но взяла себя в руки и распрямилась. Девочка смотрела на меня сочувственно. Вот уж не ожидала… Я подошла к стулу. Села. И заявила:
– Давайте решим, что мне все равно, чей это ребенок. Вы были в доме милорда Верда, следовательно, под его защитой. И то, что произошло с вами…
– Меня не изнасиловали. Не принудили, – тихо, но решительно перебила меня девушка. – Это было глупое, сводящее с ума чувство… И я готова отвечать за него.
– Вы готовы… А отец ребенка?
– Миледи… – устало выдохнула она. – Кто я, а кто он. Я виновата сама. Я забылась.
Я покачала головой.
– Единственно, что меня гнетет… Я не должна была так поступать с милордом Вердом. Но когда я узнала, что беременна, меня вдруг охватило такое отчаяние. И я решилась…
Девушка мучительно покраснела.
– Завести покровителя, – закончила она спустя какое-то время. – Милорд был одинок, и я подумала… Это была глупость. Он разгневался.
– Он ведь чувствует и ложь, и то, как люди на самом деле к нему относятся, – прошептала я.
– Я испугалась и убежала. Вы знаете, он страшен в гневе.
– Знаю, – кивнула я.
Мда… Вот что за люди! Просто обратиться за помощью – не вариант. Рассказать правду и попросить оставить за ней место – тоже не вариант. А вот соорудить такую многоходовку от отчаяния… Это запросто!
– Вы презираете меня? – Моя тезка подняла на меня глаза, полные слез.
– Нет. Я хочу вам помочь, только не знаю как. – И тут меня осенило, потом затрясло, и я спросила: – Это ведь один из кадетов его милости? Один из тех, кто обедал в поместье по вторникам?
– Прошу вас. Не надо.
– Вы так и планируете оставаться здесь, в приюте?
– Мою работу ценят. И пусть она не оплачивается так, как работа экономки. И пусть здесь, с детьми, намного тяжелее… Но я всем довольна. И дочку я никому не отдам.
– Скажите, а в империи предрешена судьба только тех детей, от кого отказываются родители? Или любого незаконнорожденного?
– Будь она мальчиком – было бы проще. Можно было бы просить о том, чтобы сыну разрешили пойти в армию. Или получить какую-нибудь профессию, к которой у него бы была склонность. Но девочка… – Вероника нахмурилась, покачала головой, но когда перевела взгляд на ребенка, ее лицо снова засветилось от счастья…
– Погодите. Она ведь дочь аристократа. Следовательно, если повезет, она наследует магический дар…
– Опять же, если это мальчик, он может учиться. И пробиваться талантом. А девочки… В империи девочки получают только домашнее образование. И ровно такое, какое посчитала нужным дать им семья.
– Хорошо. Предположим, я найду семью, которая проследит, чтобы образование у вашей девочки было самое лучшее из домашних. Что потом?
– Потом… Замуж ее никто не возьмет.
– А кем еще может работать молодая образованная девушка?
– Гувернанткой. Компаньонкой.
На этом фантазия моей тезки иссякла.
– Ладно, – улыбнулась я. – Это проблема не этого десятилетия. Посмотрим, к чему у девочки будет склонность, а потом решим.
– Миледи… Я благодарна вам за сочувствие, но у вас и… у милорда могут быть проблемы.
– Какого рода? – удивилась я.
– Сплетни… Если вы возьметесь опекать этого ребенка, то скажут – это ребенок милорда.
– Как только узнают, что экономка из поместья милорда Верда родила ребенка – а рано или поздно об этом всем станет известно, – так и скажут. В любом случае.
– Милорд разгневается, что я причинила ему… неудобства.
– Переживет, – усмехнулась я. – И вы не беспокойтесь. Если вы будете вести себя благоразумно, то вас гнев милорда никаким образом не коснется.
– Благоразумно – это как? – Девушка смотрела прямо, не отводя и не опуская глаз. Счастливых глаз молодой матери, упрямых глаз сильной женщины, печальных глаз человека, осознавшего свое положение и смирившегося с ним…
– Ну не кинетесь к журналистам, жаждущим вывалять в грязи бастарда императора.
– Что вы, миледи! Такая мысль мне даже в голову не приходила! – испуганно проговорила девочка.
– Я могу задать вам вопрос?
– Да, миледи. – В глазах Вероники появилось недоверие.