Пламя мести

Как я поняла по обеспокоенному взгляду, матушка Гриммс произнесла эту фразу как минимум раза три перед тем, как я ее услышала.

— Вы позволите мне поговорить с Вероникой наедине? — Я старалась не смотреть в ее печальные, полные немого сочувствия глаза. И без того было тошно.

— Хорошо, миледи, — поклонилась матушка Гриммс, а моя родительница посмотрела на меня с тревогой. И, спасибо Стихиям, ничего не спросила.

Я отворила дверь и замерла.

Солнечный свет, нежно льющийся из узких окон, похожих на бойницы, ласкал молоденькую мамочку, что кормила свое дитя. Нежность и легкая мечтательность во взгляде женщины. Почти детские черты ее милого лица. Мадонна с младенцем…

— Добрый день, — светло улыбнулась она мне, когда заметила. — Чем могу служить?

— Добрый, — решилась я заговорить. — Меня зовут Вероника, я… невеста милорда Верда. И я бы хотела вам помочь.

Молодая женщина напряглась, услышав имя своего бывшего хозяина, и горько усмехнулась, услышав о моем желании.

— Это не его ребенок, — посмотрела она на меня.

Я на мгновение закрыла глаза. Пошатнулась. Но взяла себя в руки и распрямилась. Девочка смотрела на меня сочувственно. Вот уж не ожидала… Я подошла к стулу. Села. И заявила:

— Давайте решим, что мне все равно, чей это ребенок. Вы были в доме милорда Верда, следовательно, под его защитой. И то, что произошло с вами…

— Меня не изнасиловали. Не принудили, — тихо, но решительно перебила меня девушка. — Это было глупое, сводящее с ума чувство… И я готова отвечать за него.

— Вы готовы… А отец ребенка?

— Миледи… — устало выдохнула она. — Кто я, а кто он. Я виновата сама. Я забылась.

Я покачала головой.

— Единственно, что меня гнетет… Я не должна была так поступать с милордом Вердом. Но когда я узнала, что беременна, меня вдруг охватило такое отчаяние. И я решилась…

Девушка мучительно покраснела.

— Завести покровителя, — закончила она спустя какое-то время. — Милорд был одинок, и я подумала… Это была глупость. Он разгневался.

— Он ведь чувствует и ложь, и то, как люди на самом деле к нему относятся, — прошептала я.

— Я испугалась и убежала. Вы знаете, он страшен в гневе.

— Знаю, — кивнула я.

Мда… Вот что за люди! Просто обратиться за помощью — не вариант. Рассказать правду и попросить оставить за ней место — тоже не вариант. А вот соорудить такую многоходовку от отчаяния… Это запросто!

— Вы презираете меня? — Моя тезка подняла на меня глаза, полные слез.

— Нет. Я хочу вам помочь, только не знаю как. — И тут меня осенило, потом затрясло, и я спросила: — Это ведь один из кадетов его милости? Один из тех, кто обедал в поместье по вторникам?

— Прошу вас. Не надо.

— Вы так и планируете оставаться здесь, в приюте?

— Мою работу ценят. И пусть она не оплачивается так, как работа экономки. И пусть здесь, с детьми, намного тяжелее… Но я всем довольна. И дочку я никому не отдам.

— Скажите, а в империи предрешена судьба только тех детей, от кого отказываются родители? Или любого незаконнорожденного?

— Будь она мальчиком — было бы проще. Можно было бы просить о том, чтобы сыну разрешили пойти в армию. Или получить какую-нибудь профессию, к которой у него бы была склонность. Но девочка… — Вероника нахмурилась, покачала головой, но когда перевела взгляд на ребенка, ее лицо снова засветилось от счастья…

— Погодите. Она ведь дочь аристократа. Следовательно, если повезет, она наследует магический дар…

— Опять же, если это мальчик, он может учиться. И пробиваться талантом. А девочки… В империи девочки получают только домашнее образование. И ровно такое, какое посчитала нужным дать им семья.

— Хорошо. Предположим, я найду семью, которая проследит, чтобы образование у вашей девочки было самое лучшее из домашних. Что потом?

— Потом… Замуж ее никто не возьмет.

— А кем еще может работать молодая образованная девушка?

— Гувернанткой. Компаньонкой.

На этом фантазия моей тезки иссякла.

— Ладно, — улыбнулась я. — Это проблема не этого десятилетия. Посмотрим, к чему у девочки будет склонность, а потом решим.

— Миледи… Я благодарна вам за сочувствие, но у вас и… у милорда могут быть проблемы.

— Какого рода? — удивилась я.

— Сплетни… Если вы возьметесь опекать этого ребенка, то скажут — это ребенок милорда.

— Как только узнают, что экономка из поместья милорда Верда родила ребенка — а рано или поздно об этом всем станет известно, — так и скажут. В любом случае.

— Милорд разгневается, что я причинила ему… неудобства.

— Переживет, — усмехнулась я. — И вы не беспокойтесь. Если вы будете вести себя благоразумно, то вас гнев милорда никаким образом не коснется.

— Благоразумно — это как? — Девушка смотрела прямо, не отводя и не опуская глаз. Счастливых глаз молодой матери, упрямых глаз сильной женщины, печальных глаз человека, осознавшего свое положение и смирившегося с ним…

— Ну не кинетесь к журналистам, жаждущим вывалять в грязи бастарда императора.

— Что вы, миледи! Такая мысль мне даже в голову не приходила! — испуганно проговорила девочка.

— Я могу задать вам вопрос?

— Да, миледи. — В глазах Вероники появилось недоверие.