Пламя моей души

Княжич прислушался к разговору мужей снаружи, встревожился сильно, заслышав имя стрыя. Но как Елица не хотела сейчас его руку отпускать, но и удерживать одной своей прихотью не могла. Много недоброго случилось за это утро, и о многом надо теперь им с Чаяном поговорить, многое решить. А после им и о своём, верно, можно будет перемолвиться.

Она только вслед Ледену глянула, как вышел он прочь, огляделась кругом — и захотелось так Боянку кликнуть, да только сразу мысль пришла тяжёлая, что погибла она. Встала на пути Радая, как тот за княжной пришёл — то ли пленить, то ли убить вовсе. И не поняла она, как такое случилось, как не побоялась отрока челядинка, почти всегда незаметная. А ты ж погляди — заступилась, как за родную. Елица села на сундук ближний и закрыла лицо руками, вдыхая запах воды речной, что на ладонях остался, и запах Ледена тоже — вперемешку с кровью, пролившейся сегодня здесь. Сколько ж её будут смерти людские преследовать?

Вошёл Брашко, принёс воды ведро из родника и оставил его рядом.

— Чаян Светоярыч велел в дорогу собираться, — сказал и скрылся снаружи, ничего не добавив.

Елица умылась — и как будто полегчало немного. И только вытирая лицо рушником, который тут же нашла, она заметила, что сундук её, оказывается, уцелел в огне — его уже притащили сюда, весь чёрный от копоти — и поставили рядом с ларем княжича.

Елица присела на корточки перед ним и откинула крышку. Быстро рубаху переменила на чистую, расчесала космы спутанные и заплела косы. А там и понёву уж достала, но наткнулась взглядом на обручье, что в ворохе её одежды лежало. Она взяла его и повертела в пальцах, разглядывая умело выполненные, тонкие узоры на нём, невольно прислушиваясь к гомону мужчин снаружи. Те обсуждали громко, что тела погибших придётся вернуть с сопровождением в Полянку: пусть там устроят по ним бдения и погребут, как надобно. Не бросать же здесь — пусть даже и тех, кто напал.

Разговор помалу стих и метнулся воздух тёплый снаружи, как вошёл в шатёр Леден. Остановился у полога закрывшегося, глядя на Елицу издалека. Юркнул за ним и Брашко, да княжич что-то тихо ему сказал и отослал прочь. Подошёл медленно, навис, склонив голову.

— Что, думаешь надеть? — кивнул на обручье в руке Елицы.

Ни тени злобы в голосе или обиды. Знает всё уже, но от сомнений последних избавиться, видно, не может. Не верилось ему, наверное. Да и ей пока тоже, признаться. Елица опустила обручье назад в сундук, оставив его открытым — чтобы не забыть после.

— Нет, — сказала спокойно. — Отдам Чаяну сегодня. Я решила всё. И коли хочешь ты того же…

— Хочу. Ты не представляешь, как сильно. Да только уверена ты, что проклятый всеми мирами нужен тебе на всю жизнь?

— Уж не знаю, как в других мирах, а в этом нет больше на тебе проклятия, — Елица подошла чуть ближе, всматриваясь в пасмурную глубину его глаз. — И жизнь мне не нужна такая, в которой тебя рядом со мной не будет.

Леден, кажется, и не ожидал такое услыхать: об освобождении хоть от одной напасти. Он улыбнулся сдержанно — как и всегда. Но даже от этого короткого, но тёплого проблеска что-то в груди дрогнуло. И лёгкое покалывание пробежалось по ладоням: коснуться его захотелось немедленно. Да Леден погас вмиг и опустился на ларь, что недалёко от лежанки его стоял. Запустил пальцы в волосы, разодрал пряди чуть спутанные с тихим вздохом.

— Я не хочу тебя неволить, Елица, надеждами пустыми к себе привязывать, — проговорил, вновь поднимая на неё взгляд. — Настаивать рядом со мной быть, коль скоро это для тебя опасно. Но ты знай: другой нет для меня. Нет никого больше. И попросить только хочу дать мне время понять, что делать дальше. Как преодолеть это, найти выход, освобождение от Мораны. Если ждать будешь...

— Не буду, — она покачала головой, делая ещё шаг к нему. — Не буду ждать. Хватит.

Показалось, лёгкое смятение пронеслось во взоре княжича. Он застыл, скованный то ли ужасом, то ли растерянностью. А она улыбнулась только: надо ж, напугала. Приблизилась неспешно, опустила ладони на его голову, скользнула ими по вискам, огладила скулы и щёки, покрытые длинной мягкой щетиной. Леден обхватил её за талию и вжался лицом в живот, вдохнул медленно, поглаживая спину.

— Ты пламя моё, Еля, — шепнул. — Мне кажется, что внутри уже ничего не осталось, кроме него.