Пламя над Англией

— Я научился говорить по-испански с итальянским акцентом, когда скакал с вами верхом по Пербек-Хиллз, отец. От Эбботс-Гэп вверх к нашему маяку, где всегда были наготове смола и хворост. Глядя вниз, на залив Уорбэрроу с одной стороны и У орем с другой, вы учили меня испанскому языку.

Робин специально напоминал о пейзажах и названиях мест, казавшихся столь отдаленными в этой темной и жалкой хижине. Однако, это подействовало на старика. Слова «Эбботс-Гэп», «Уорбэрроу», «Уорем» прозвучали в его ушах подобно туманной сладостной мечте. Слезы брызнули у него из глаз и покатились по щекам, прежде чем он успел поинтересоваться, как юноша мог знать эти наименования. Однако интерес все же пробудился. Схватив свечу дрожащими пальцами, старик приблизился к Робину.

— Вы — Карло Мануччи! — сердито и упрямо заявил он.

— Я Робин Обри, ваш сын.

— Робин! — воскликнул нищий и закричал пронзительным тонким голосом: — Нет-нет! Это уловка, чтобы спастись! Но она опоздала! — И он усмехнулся со злобой, непонятной Робину так же, как и его слова.

Юноша расстегнул камзол и снял с шеи золотую цепочку, на которой висело кольцо с печатью.

— Вы дали мне его, сэр, перед тем, как отправиться в ваше последнее путешествие с «Наставлениями» Катона в багаже. С тех пор я храню его здесь.

Он протянул цепочку отцу, который поднес ее к тусклым глазам, вертя кольцо между пальцами.

— Да, — прошептал старик скорее себе, чем сыну, впервые говоря по-английски. — Это мое кольцо. — И он снова поднес свечу к лицу юноши.

— Робин! — прошептал он. — Робин!

Старик упал бы, если бы рука сына не удержала его. Взяв у отца свечу, юноша усадил его на табурет и прижал к сердцу, успокаивая, словно мать дитя. Пальцы старика прикасались к щекам, плечам, волосам сына, будто черпая из них силу.

— Да, это я, Робин, — улыбнулся юноша. — Сидите спокойно, отец, иначе мы сожжем дом.

Поднявшись, он накапал расплавленного воска на выступ и прикрепил свечу на прежнее место. Обернувшись, Робин увидел искаженное мукой лицо отца и его глаза, в которых застыл ужас.

— Ты должен уходить, Робин! — прошептал старик, прикладывая палец к губам. — Немедленно! Проберись через огород!

— Мы уйдем вместе.

Джордж Обри нетерпеливо покачал головой.

— Я еле доползаю до собора, — ответил он, и снова взглянув на стройного и красивого юношу, испустил душераздирающий вопль: — Уходи, Робин, прежде чем они сделают с тобой то же, что со мной!

Робин подобрал с пола плащ, который принес для отца.

— Я понесу вас, сэр. Что мог сделать Эней149, смогу и я, — добавил он. — К тому же нам не так далеко идти.

— Слишком далеко, Робин! Погоди, я посмотрю, свободен ли путь. — Старик с трудом заковылял к двери, но Робин удержал его, положив руку на плечо. Он решил, что отец потерял рассудок при его неожиданном появлении.

— Мы уйдем оба, — повторил юноша. — Я уже приготовил план нашего бегства. Никто ничего не заподозрит.

— О, Робин! — воскликнул Джордж Обри, ломая руки. — Зачем ты пришел?

— Я пришел за вами! Уолсингем получил письмо несколько лет назад, где сообщалось о вас. Но он не мог послать сюда никого другого, и ему пришлось ждать, пока я вырасту.

— Вырастешь! — Старик протестующе кашлянул. — Ты еще малыш, Робин! Но они не смогут мучить и калечить тебя, как меня! Ты должен идти.

— Мы оба, — возразил Робин и, увидев упрямое выражение на лице отца, опустился на табурет. — Или никто.

Юноша не намеревался лишиться награды за долгую службу у адмирала Санта-Крус. Он не для того разыскал отца, чтобы оставить его нищим и опустившимся. Старик прожил все эти годы в таком страхе, что ему мерещились опасности и пытки даже этим тихим вечером. Разве Джакомо не поджидает его на расстоянии мили, у реки, с двумя лошадьми и мулом для отца? Так неужели он должен, имея при себе набитый кошелек и свободный путь впереди, убежать и оставить Джорджа Обри ползти каждый день на ступени собора, а вечером скрываться в своей жалкой норе?

— Оба или никто, — твердо повторил Робин.

В облике Джорджа Обри произошло странное изменение. Он слегка выпрямился, в глазах появился блеск, на губах мелькнула улыбка. Робин подметил вспышку той душевной бодрости, которая некогда делала отца веселым товарищем по играм.

— Хорошо, мы уйдем оба, — кивнул Джордж Обри. — Но только по-моему, Робин. Ты ведь мой сын и должен меня слушаться, верно? Так вот, ты еще можешь прожить очень долгую жизнь. Поэтому убей меня и уходи. Только поскорее, Робин! — Он повернул голову, прислушиваясь, и затем упал перед сыном на колени, вцепившись скрюченными пальцами в рукоятку его шпаги.

— Видишь, как легко она вынимается из ножен. Я умру без мучений, Робин. Сердце вот здесь! — Он положил руку на грудь. — Я едва ощущаю его биение. Один укол, и оно остановится навсегда!

Робин поднял отца за плечи, усадил на табурет и стал рядом с ним.

— Никогда вы не будете стоять передо мной на коленях!