Пламя над Тереком

Глядя в цейсовский бинокль на грозный росчерк Кавказского хребта, генерал Клейст не хотел думать о закате той славы, которая была спутником военной школы Шлиффена — Людендорфа — Гудериана. На него, лучшего ученика этой классической стратегии, фюрер и Третья империя возлагали большие надежды. Теперь от надежд почти ничего не осталось. И где-то уже маячил грустный финал — «почетная» отставка.

Но пока Клейст командовал кавказской группой армий «А» и продолжал выполнять приказы ставки Гитлера, бросал в бой десятки тысяч солдат, тысячи танков и самолетов, уничтожал мирные селения, жег огнем нашу землю.

Был такой период, когда Клейст, находясь у каменных врат Центрального Кавказа, считал дни и часы своей неудачной судьбы, хотя военная армада в его руках еще действовала по всем установленным правилам — потери пополнялись, боеприпасы и продовольствие поступали. Говорят, что он спросил однажды своего адъютанта: «Куда впадает Волга?» Получив ответ, возразил: «Волга впадает в Терек, вот в чем трагедия нашей войны…»

Клейст выходил из себя, когда начальник штаба докладывал о блестящих оперативно-тактических диверсиях русских на ряде участков фронта. Командующий Закавказским фронтом генерал Тюленев и подчиненные ему командиры соединений часто предпринимали такие дерзкие броски в тылы боевых порядков немецких войск, что все «графики» наступления летели к чертовой матери. Все путалось. Сводный кавалерийский корпус казаков каким-то чудом прорывался на северный берег Терека, и вместо наступления немецкие гренадеры устремлялись спасать свои тылы. Полуокруженные советские дивизии искали выхода не в отступлении, а в контрударах по флангам или с боями углублялись еще дальше, стремясь вырваться на оперативный простор. Приходилось принимать контрмеры, а тем временем усиленные отряды русских наносили удары в неожиданном направлении. Все карты путались, план методического наступления с танковыми «обходами» и «охватами» срывался, командующий танковой группой генерал Маккензен нервничал, бросал в бой одновременно по 100–150 танков. А кончилось все тем, что однажды Клейст в порыве гнева назвал генерала Маккензена «поставщиком металлолома» для русских…

Активная оборона Северной группы войск Закавказского фронта на Терском рубеже — это то же самое, с чем встретились ударные танковые группы Гудериана на подступах к Москве.

Клейст предпринял еще одну попытку прорваться к Владикавказу через Эльхотовские ворота — и снова такой же печальный результат. Оставался последний, рискованный, но заманчивый вариант обхода Эльхотовских ворот с северо-запада и решительного удара на новом направлении — Чикола — Владикавказ, с целью перерезать Военно-Грузинскую дорогу и горные коммуникации советских войск.

Операция началась. Быстрый маневр ударной танковой группировки в район Дигории ободрил Клейста. Он подписывал короткие, но патетические приказы о близком падении Владикавказа, предрешая захват Грозного.

А тогда… как только заполнится первая немецкая цистерна грозненским бензином, фон Клейст в тот же день станет фельдмаршалом. В перспективе — глубокий рейд до Тбилиси, выход к границе Турции, включение ее в войну против русских. Главное направление — Махачкала, Баку, Иран… Клейст станет национальным героем Германской империи. Бывший командующий группой «А» Лист лопнет от зависти… Пусть гниют себе около девятнадцати тысяч солдат и офицеров, сложивших головы за Гитлера на берегах Терека и Моздока и Эльхотовских ворот, пусть еще удвоится число убитых — на все наплевать!

С первыми успехами наступления гитлеровский командующий утратил трезвость мыслей, уже не вспоминал, куда втекает Волга, и неистово рвался вперед…

Всю ночь шел проливной дождь. К рассвету туман стал еще гуще, прижался к мокрой земле, придавил холмы и горы, дороги и долины. В этой непроглядной мгле исчезли ледяные вершины, Черные горы и леса, наползла она и на гордую седину Казбека. Это было и плохо и хорошо. Хорошо, что враг в тумане не заметит передислокацию. Плохо потому, что по грязи не так легко добираться до цели.

Рано утром поднятая по тревоге с Алханчуртской долины Краснознаменная 62-я бригада брела по желтой грязи проселочных дорог. Промокшие и усталые люди, согнувшиеся под тяжестью своей амуниции, тянулись на юг.

Лошади тащили перегруженные военным скарбом брички и арбы, покрытые брезентом. Впереди обоза ехал Габати. Он был проводником. Лучше его никто не знал дороги к Владикавказу.

Когда все осточертело и стало невыносимо это гробовое молчание, Габати вздохнул:

— Скажи, командир, почему мы назад идем, а не вперед?

Комбат сухо ответил:

— На войне, Габати… всякое случается, — и надел плащ-накидку.

Цаллагов был хмур, неузнаваемо злой, будто его подменили в это утро. Тахохов сам чувствовал, что случилась какая-то беда, не зря подняли бригаду по тревоге и идут они назад, а не вперед. Такое он никак не мог допустить и в мыслях. Дрались отменно, немца не пропустили к Грозному. У Эльхотова — порядок… Почему же назад? Да и не просто назад, а прямо к Орджоникидзе… Что это означает? Почему таится командир?