Пламя над тундрой

— И все же, Иван Захарович, пока надо остаться, — сухо повторил Громов. — Начальник радиостанции понял, что это приказ, и уныло поплелся к себе. Он запоздал к началу работы. Весь персонал станции — шесть человек — топтались перед закрытыми дверями. Они вразнобой приветствовали своего начальника и гурьбой вошли следом за ним. Фесенко, подойдя к двери аппаратной, похолодел: замок висел совсем не так, как его накануне навешивал Учватов. Ночью, расстроенный неудачным приемом, Игнат иначе повесил замок. У Фесенко повлажнел лоб. Заметит ли новое положение замка Учватов, который стоял перед дверями и отыскивал ключ в большой связке. Титов, тоже волновавшийся, увидел изменившееся лицо Игната, но не знал причины. Фесенко следил за Учватовым и слышал, как учащенно бьется сердце…

Учватов отыскал ключ и, взявшись за замок, на мгновение остановился, пристально посмотрел на него, о чем-то думая, но появившееся подозрение было заглушено обидой на Громова. Он вставил ключ и открыл дверь.

Фесенко облегченно вздохнул и что-то засвистел, но Учватов оборвал его:

— Не в кабаке у Толстой Катьки.

Игнат дал себе клятву быть внимательнее и осторожнее. «Черт знает, — думал Игнат. — Из-за мелочи можно провалиться. Хорошо, что у борова глаза жиром заплыли!»

Фесенко и Титов с нетерпением ждали наступления ночи. На этот раз им повезло: они узнали, что Омск освобожден Красной Армией. Разгромленная колчаковская армия в панике отступает. Омский правитель в своем поезде, под охраной межсоюзнического военного отряда спешил в Иркутск. Радостный Фесенко сразу же после передачи побежал к домику Клещина. Он разбудил Августа и Мандрикова и торжествующе прочитал им радиограмму, поторопил:

— Михаил Сергеевич, пишите скорее листовку! Шахтеры должны узнать правду раньше, чем Громов преподнесет им очередную «утку»!

— Кто же отвезет листовку? — забеспокоился Мандриков.

— Куркутский, — сказал Берзин. — Он быстро это сделает.

«Товарищи шахтеры, — писал и читал вслух Мандриков. — Приближается час нашего освобождения. Колчак разбит и бежит от Красной Армии! Освобожден Омск…»

— Молодцы! Спасибо! Так и передай Титову: сейчас многое от вас зависит, — Берзин пожал руку Фесенко.

До самого рассвета Мандриков составлял листовку, потом переписал ее печатными буквами и передал Берзину…

Серым пасмурным утром Ново-Мариинск провожал в отъезд Стайна, Струкова и молодого Бирича. На двадцати нартах было только оружие Стайна. На других семи — продукты. Мандриков, следя, как одна за другой — отъезжают упряжки, шепнул Берзину:

— Из-под носа оружие увозят.

— Не все, — тихо ответил Август Мартынович. — Для нас осталось достаточно.

Через лиман к устью реки Анадырь протянулась Длинная цепочка нарт. Сотни глаз смотрели им вслед…

…Несколько раньше, когда еще было темно, одинокая нарта тайком отъехала от школы и исчезла в темноте. Через час она приближалась уже к копям. Оставив далеко от наезженной дороги упряжку, Куркутский медленно шел к жилью шахтеров. Все еще спали. Куркутский прижался к стене барака недалеко от двери и стал терпеливо ждать. Вскоре открылась дверь, и кто-то из шахтеров вышел, отбежал на несколько шагов. Куркутский в тот же момент осторожно открыл дверь и переступил порог. В бараке дежурили по приказу Стайна колчаковские милиционеры. Учитель ловко, мягко ступая в своих торбасах, подошел к нарам Булата. В это время вернулся с улицы шахтер и замешкался у двери.

— Ты, Степан? — окликнул кто-то вернувшегося горняка.

— Я, я, — прохрипел тот. — Какой черт еще может быть.

Куркутский осторожно разбудил Булата. Тот спросонья спросил:

— Кто тут? Чего надо?

— Тихо, — шепнул Куркутский ему на ухо и назвал себя.

— Ты? — У Булата пропал сон.

— Эй, кто там? — послышался от плиты предостерегающий голос колчаковца. Товарищи затихли. Милиционер приказал:

— Тихо! Спать!

— Листовку привез, Омск освобожден, — обождав немного, зашептал Куркутский. — Струков в тундру уехал. Тут тебе и письмо от наших. Все узнаешь. Вот, держи.

Булат жадно схватил письмо и спрятал под рубашкой. Как они ни были осторожны, колчаковец все же что-то заподозрил. Он засветил фонарь. Булат толкнул Куркутского под нары, а сам притаился спящим. Колчаковец прошел по бараку, негромко чертыхаясь, и вернулся на свое место.

Милиционер неторопливо свернул большую цигарку и долго курил ее, кашляя и отплевываясь, Потом Швырнул окурок на пол и придавил его ногой, громко зевая, потянулся, ругнул за что-то шахтеров и, поудобнее устроившись у плиты, задул свечку в фонаре.

Булат, следивший за милиционером, облегченно перевел дыхание и осторожно повернулся на нарах, опустил руку и дотронулся до плеча Куркутского.

Тот вылез из своего убежища. Они долго сидели неподвижно, пока от плиты не донесся храп. Тогда Куркутский обменялся крепким рукопожатием с Булатом и так же неслышно вышел из барака, бегом направился к своей упряжке.