Пламя пяти сердец

Олдин нашел в изголовье кровати, под подушкой, кинжал акрай, а меч воина — лежащим на каменной полке над очагом. Никакого магического следа в комнате — но это было и не нужно, потому что главное они после рассказа Прэйира поняли. Шербера ушла сама. Она знала Дшееш и доверяла ей, и потому ушла вместе со змеедевой по доброй воле... и зверь Фира почувствовал боль, которую ей причинили, как свою.

Ему нужно было сразу же идти к ней.

Он ничего не сумел бы сделать. Было слишком поздно.

Фир изрыгал проклятья и расхаживал по залу туда-сюда. Прэйир и Олдин сидели у очага и молча слушали, как фрейле одного за другим опрашивал прямо здесь охранников, расставленных вокруг дома.

— Не видел, господин.

— Нет, ничего не знаю.

Наконец, один из близких, стоявших в карауле у склада, вспомнил, что видел акрай господина и какую-то женщину уходящими в сторону неосвещенной части города быстрым шагом, почти бегом.

— Акрай шла сама, господин. Женщина постоянно ее торопила.

Это мог сделать только безумец, билась в голове Фира самая очевидная мысль, но другая была еще очевиднее: нет, это был человек, в полной мере осознающий, что делает и с кем.

Похищение акрай у фрейле означало не просто смерть. С ублюдка, который это совершил, живьем будут снимать кожу, посыпая каждый оголившийся участочек едким перцем.

Его оскопят.

Ослепят.

Раздробят колени и локти.

И все же он будет жив к моменту, когда афатр вспорет его и выпустит наружу внутренности.

Фир надеялся, что именно он будет держать этот афатр. Он даже хотел попросить фрейле о милости к ублюдку: разрешить не ослеплять его, чтобы он мог видеть свои лежащие на земле кишки и обугливающееся тело суки Дшееш, которую будут жарить живьем на каменной жаровне.

— Он убьет ее, когда начнется битва, — проговорил Прэйир, глядя в угасающее пламя, и в потоке полных мести мыслей Фира эта отдалась яркой вспышкой. — Я не знаю, что именно он задумал, но убивать ее сейчас он не станет.

— Тронет ее пальцем — и сдохнет в муках, — сквозь зубы проговорил Фир.

— Он знает это, — сказал Прэйир. — Ты ведь тоже это знаешь, карос каросе. Кто бы это ни был, он готов к мукам и смерти. Они оба готовы.

Но даже если похититель не убьет Шерберу сейчас, что может он сделать с акрай, которую можно оставить висеть над пропастью смерти на волоске, и знать, что даже по этому волоску она сможет выбраться из тьмы на свет?

До сих пор он всегда встречал врага лицом к лицу и сражался с ним на поле честного боя, будь то меч или магия. Но сейчас, не зная, где Шербера и что с ней, Фир оказался в растерянности.

Он впервые чувствовал себя по-настоящему беспомощным.

ГЛАВА 19

Клок грязного, дурно пахнущего меха, на который ее уложили, был слишком мал, и уже скоро Шербера промерзла до костей. Вокруг стояла кромешная тьма и было по-особому холодно — так, как может быть холодно только под землей, — и этот подземный холод заползал в нее, пробирая, и заставлял стучать зубами и дрожать.

Ее бросили в какой-то подвал. Ударили: быстро, сильно, чтобы сразу лишить чувств, стащили с нее теплый кофз и обувь, связали веревкой запястья и лодыжки и оставили одну в этом сыром месте, похожем на каменный мешок.

Больше не тронули и пальцем. Шербера знала: не тронут, потому что помнят о случившемся с Хесотзаном и не хотят повторить его судьбу. Но держать ее в холоде, темноте, связанной и почти не одетой они могли.

Они. Шербера заскрипела зубами.

Желтоглазая Дшееш, которую она спасла от насилия, и другой человек, мужчина, голос которого она слышала уже после удара и потому узнать не смогла. Люди и нелюди, которым Тэррик доверял и которые предали его доверие в миг, когда до решающей битвы остался лишь взмах меча.

Шербера надеялась, что вспомнит, чей это был голос. Это будет горькое воспоминание, но она обязательно вспомнит, а пока... ей надо придумать, как выбраться отсюда.

Пальцы скользнули по мокрой веревке, потянули, дернули, но узел был завязан воином — и завязан надежно. И все же она ковыряла его, пока руки не заныли, и бросила попытки, чтобы передохнуть и попробовать еще раз снова.

И снова.

И снова, пока не поняла, что дрожит от холода, и пальцы уже отказываются слушаться и почти не гнутся.

— Проклятье Инифри! — прорычала Шербера совсем как Фир, и будто в ответ на эти слова откуда-то совсем рядом донесся приглушенный стон.

На какое-то мгновение страх потряс ее до самых костей.

Она слышала легенды о хищной, опасной земле, погребающей заживо тех, кто нарушил ее покой. «Чарозем» называли эту землю маги. Земля с зубами, земля, которая ест людей и нелюдей, говорили о ней книги, которые читала им Афалия много дней назад. В далеких краях властители не гнушались пытать чароземом преступивших закон. Сажали их в глубокие ямы, полные костей предшественников, и оставляли так на день, на два, на целую луну Шеле или Ширу — и запертый во тьме, полной человеческих голосов и злой магии, преступник сходил с ума и начинать грызть землю и себя.

А стоило чарозему почуять живую кровь, он тоже отращивал зубы.