Пламя Сердца Земли

Два огромных и тяжелых воза, имевших несчастье находиться на мосту во время природного бедствия, как легкие щепочки снесло по течению вместе с возницами и тяжеловозами метров на десять, надежно поставило поперек русла, заодно вывалив поклажу, и река, не находя больше привычного пути, стала искать альтернативный.

Каковым, после непродолжительного размышления, и была признана запруженная обозом и войсками дорога.

Погруженный в свои мысли Костей внезапно обнаружил, что он стал быстро погружаться еще и в холодную грязную жижу, еще несколько минут назад гордо именовавшуюся речной водой, проворно поджал ноги вместе со стременами, развернулся в седле и раздраженно рявкнул, обращаясь к мечущимся вдоль погрязшего войска советникам.

– Ну что там у вас еще случилось?!

– Кажется, наводнение, ваше величество!..

– Говорят, смыло два воза!..

– Остальные застряли в грязи!..

– И кто должен их из грязи вытаскивать? – холодным, как надгробие, голосом поинтересовался царь, и слова доклада застыли в горлах офицеров и советников…

Как бы эффектно ни прозвучала эта фраза царя, каким бы сарказмом ни отдавала, какими бы последствиями ни грозила, а вытаскивать засевший по самые оси и глубже обоз, усмирять реку и высушивать дорогу все равно пришлось ему.

Злой, грязный и промокший до нитки,[53] Костей провозился с ликвидацией последствий чрезвычайной ситуации до наступления ночи. Конечно, он располагал силой и умением десятка своих советников, но они по причине избыточного рвения, совмещенного с желанием показать себя в условиях, максимально приближенных к боевым, чаще умудрялись мешать, чем помогать.

Убедившись, что мост восстановлен, своенравная река вернулась в природой предназначенное ей русло, а виновных, как всегда, нет, он, мрачнее целого грозового фронта, отдал приказ разбивать лагерь.

Штабная палатка была раскинута прямо у реки – там, где он закончил борьбу со стихией. Выставив караулы из умрунов, генерал Кирдык по приказу царя привел под своды царского шатра одного из утопивших стратегический груз возчиков: побелевший почти до прозрачности Камень требовал свежей крови.

Как и сам царь.

Чтобы армия завтра с самого утра смогла без задержки выступить в поход, в завершение насыщенного грязной работой дня он решил починить и поврежденные возы при помощи Камня, но того, что произошло – а, вернее, не произошло – он не мог и предположить…

Костей угрюмо оглядел источник своей силы при свете тусклой и до отвращения не волшебной масляной лампы и покачал головой: за все пятьдесят лет его существования он ни разу так не истощался, даже когда перестраивался и переделывался замок старого царя в царстве Костей. А ведь тогда потрудиться пришлось немало – что ему, что Камню.

Но чтобы силы Камня не хватило на день…

«Откуда эта глупая мнительность? Наверняка причина в том, что я не подпитывал его с тех самых пор, как мы пересекли границу. Да еще сегодня пришлось приложить столько усилий – сначала ошейник для Букахи, потом это треклятое наводнение… Как там говорится у них, в Лукоморье? Мудро вечера утренее… вутро мечера ветренее… Утро вечера мудренее! Тьфу… Народная мудрость, кажется? Вот и проверим…»

* * *

Граненыч, проигнорировав подобострастно протянутые руки камердинера, повесил шубу на вешалку у порога, скользнул равнодушным взглядом человека, слишком вымотанного даже для того, чтобы проголодаться, по аппетитно расположившемуся на столе позднему ужину, имевшему все шансы стать ранним завтраком, и тяжело присел на край кровати.

Отогнав раздраженно второго камердинера,[54] он самостоятельно стянул с себя сапоги, в изнеможении откинулся на подушки, заложил руки за голову и через секунду наверняка уснул бы, но из стены у книжной полки без стука появился Дионисий – и сон был тут же отложен на потом.

Митроха вопросительно уставился сухими, воспаленными от постоянной и вынужденной бессонницы глазами на хозяина библиотеки, и тот не заставил себя ждать:

– Извини, что вторгаюсь к тебе в столь неурочный час, прервав твой мирный сон…

– Валяй, раз пришел, – сонно махнул рукой князь, приподнимаясь на локте.

– Но ты сам просил, если прибудет эстафета от Кракова, сообщать немедля.

Остатки дремы сразу как волной смыло.

– Как у них дела? – сел Граненыч и свесил с края высокой царской кровати тощие ноги в дырявых носках.