Пламя Сердца Земли

– Я вам покажу сейчас, как надо штурмовать города! – тонко выкрикнул он, побелев от ярости. – Я научу вас!..

И обрушил всю мощь Камня Силы на ненавистные ворота.

Огненная струя, вырвавшаяся из пальцев Костея, ударила в старые заслуженные доски и обратила их в пепел и дым в одно мгновение. Пламя такой силы должно было пронестись до самого царского дворца, сжигая и сметая всё и всех на своем пути, прокладывая новые улицы и проспекты, вымощенные головешками и золой…

Если бы не налетело на каменную стену в трех метрах от своего источника.

Раздался оглушительный, раздирающий барабанные перепонки, грохот, свежая кладка задрожала, завибрировала, треснула, брызнула раскаленными камнями, окутанными огненными нимбами волшебного пламени…

Но выстояла.

Каменный дождь смел генштаб Костея, как цунами – песчаные скульптуры. Зверолюди в объятых огнем доспехах бежали, сломя голову,[104] спасая свою жизнь, побросав оружие. Они неслись, сбивая и давя друг друга, скидывая в ощерившиеся кольями ловушки замешкавшихся неудачников и прокладывая себе зубами и клыками путь на дорожке, узкой и скользкой для армии, еще несколько минут назад находившейся в шаге от триумфа. А под ногами у них рвались, осыпая врагов прожигающими всё на своем пути каплями, горшки с «коктейлем кузнецов», подожженные горящими камнями арки, героически устоявшей перед натиском величайшего колдуна всех времен и народов.

Утро для Митрохи началось около двух часов ночи, через десять минут после того, как он, наконец, добрался до кровати.

С выпученными глазами, полуодетый, в шапке задом наперед, на взмыленном коне без седла в поисках «князя Граненыча» прискакал шальной посыльный и своими заполошными криками перебудил полдворца.

Весь дворцовый гарнизон был срочно переведен на осадное положение начальником стражи, решившим спросонья, что враг прорвал оборону, и князю Грановитому потребовалось предпринять свой собственный, персональный штурм заставленных каретами ворот, чтобы выбраться наружу и также – полуодетым, в шапке задом наперед и на полусонном коне без седла – лететь к Сабрумайской башне. Вслед за ним с остатками княжьего туалета и тубусом с картами, нахлестывая своего солового, несся верный Ефим – полуодетый и в шапке задом наперед. Через десять минут после них на Масдае, полуодетый,[105] без шапки, но зато в тапочках с помпонами, вдогонку или на перехват – как получится – вылетел специалист по волшебным наукам.

Когда Митроха прибыл на передовую, Агафон уже поджидал его там, а страсти, кипевшие вместе с камнем, грудью заслонившим путь врагу, уже потихоньку улеглись.

Тройной караул, без памяти, но живой, был перенесен в лазарет и получил первую знахарскую помощь, положенную при отравлениях. Дружинники и ополченцы с крыши башни и стен дивились на догорающие останки первых двух метров новой кладки, живописно разбросанные в радиусе ста шагов от ворот среди огромных ямищ, вырванных в земле взорвавшимися горшками Агафона.

Кое-кто из солдат – оказавшиеся на бесплатном представлении с самого начала – клялся и божился, что едва поганая орда отхлынула от ворот под огненным градом, давя и кроша друг друга так, как самим лукоморцам и не снилось, как из грязи, как раз оттуда, где после такого фейерверка никто не ожидал обнаружить жизнь еще лет пятьдесят, выбрался то ли земляной дух, то ли демон – тут мнения свидетелей расходились – и со страшной руганью,[106] шатаясь, спотыкаясь и падая через каждые два шага, поплелся вслед сбежавшим чудовищам. Никто из смертных это быть не мог – в этом солдаты были единогласны – потому что сколько в него ни стреляли, сколько камней ни кидали – все от него отскакивало, как от железного.

Придя к первым – определенным и не очень – выводам, Граненыч с Агафоном зашли в лазарет навестить пострадавших при загадочных ночных событиях.

– Жить будут, соколики, – пообещала пухленькая старушка в белом платке с такой же коряво-красной надписью, что и на вывеске. – Кто отравить их хотел, с дозой промахнулся. Раза в полтора, я бы сказала. Так что повезло им. Второй раз на Белый Свет родились, считай.

– А точно отравить, матушка? – озабоченно нахмурился Митрофан и искоса глянул на хмурого мага. – Ты ничего не путаешь? Может, это колдовство было какое или порча?

– Да какое колдовство, ты чего, голубь, – махнула на него рукой старушка, словно он и впрямь был голубем, а она хотела его прогнать. – Я ведь яд-то сама видела. В ихнем бочонке с квасом остался. Они, бедные, видать, то ли со сна, то ли оголодали – но чтобы тридцать человек как один такое пойло выпили – вот это, видать, и впрямь колдовство какое-то было. Я бы его и свинье выливать побрезговала. Вонишша-то от него идет!.. Спаси-сохрани.

Граненыч и чародей непроизвольно потянули носами: старушка была права. Где бы этот тухлый квас сейчас ни находился, вонища от него шла ей-ей.

О чем они старой ведунье и поведали.