Пламя Силаны (СИ)

— Ты так и собираешься топтаться на пороге? — вопрос Калеба заставил ее вздрогнуть, отвернуться от коридора.

Калеб смотрел на нее и хмурился, и должно быть тоже вспоминал.

— Последний раз я видела папу здесь, — сказала Силана, и шагнула в кабинет. Внутри ничего не изменилось, будто она вернулась в прошлое. Только все теперь казалось намного меньше.

Отец увлекался историей, часто засиживался допоздна, и Силана прибегала просить, чтобы он почитал ей. Она слушала рассказы о великих войнах, о царях прошлого, и все на свете казалось ей волшебным. А Калеб не мог усидеть, ему никогда не нравилось ждать.

Отец умер, когда Силане было шесть — упал со ската, когда лопнул страховочный ремень. И мама не захотела оставаться в этом доме, настояла, чтобы они всей семьей переехали.

— Садись, — Калеб указал ей на кресло, сам занял место за столом. Там, где всегда сидел отец. Не хватало только тяжелых книг по истории. Вместо этого на столе лежало всего несколько листов. — Только не жди, что я предложу тебе выпить. Ты не гостья.

Силана села, одернула манжеты платья:

— Я понимаю. Пожалуйста, позови Рейза. Я хочу убедиться, что с ним все в порядке.

— Кто сказал, что с ним все в порядке? — Калеб криво усмехнулся, а потом будто все веселье испарилось и осталась только злость: ледяная, острая. — Я ничего тебе не должен. Не обязан слушать ни одно твое слово. И я могу делать, что захочу.

— Пожалуйста, — как могла мягко попросила она.

Он хмыкнул, а потом протянул руку и позвонил в колокольчик на столе.

Ждать пришлось совсем недолго, пожилой слуга отворил дверь, почтительно поклонился:

— Да, господин?

— Приведи гладиатора.

Слуга кивнул, ушел ничего больше не говоря. Силана никогда не видела его раньше.

— А Дарен… здесь? Он все еще работает у тебя?

Дарен был их дворецким, пока они еще жили в этом доме. Он был строгим, но справедливым, но он заботился о ней и Калебе.

— Дарен умер год назад. От лихорадки, — сухо отозвался Калеб.

Силана выдавила сквозь ком в горле:

— Мне жаль.

Калеб бросил на нее быстрый взгляд, потом посмотрел в сторону, на книги, которые остались от отца:

— Да, мне тоже.

А потом Калеб неожиданно добавил:

— Я распорядился, чтобы его похоронили здесь, на семейном кладбище. Рядом с отцом и… — он запнулся всего на долю мгновения, но Силана все равно услышала, — и мамой.

Когда только вернулась, когда впервые после войны попыталась встретиться с Калебом, и он отказался, Силана просила, чтобы ее пустили хотя бы на могилу матери.

— Если ты позволишь, я хотела бы сходить… хотя бы просто увидеть…

Она запнулась, ненавидя себя за то, как жалко это прозвучало.

— Посмотреть на то, что ты сделала? — тихо спросил Калеб. — Чтобы попросить прощения? Как будто это что-то изменит.

— Чтобы попрощаться, — так же тихо отозвалась Силана. — Ты ненавидишь меня, и ты прав. Но ты не единственный, кто потерял мать и не единственный, кто горевал по ней.

Она сморгнула слезы, и заставила себя договорить:

— Ты даже не знаешь, какая это роскошь, попрощаться с теми, кого потерял.

Он смотрел на нее стиснув зубы, на щеках играли желваки, и костяшки сжатых в кулаки рук побелели:

— Если бы ты была здесь, нам не пришлось бы прощаться.

— Да, — признала она. Хотелось рассказать ему, как это: когда приходится выбирать. Что выбор редко бывает простым. И что неизбежно потеряешь людей, которые тебе дороги. Когда Силана выбрала остаться защищать город, вместо того, чтобы вернуться и помочь маме, она сделала это не ради долга. Не только ради него. Она знала людей в том городе, видела, что им пришлось пережить. Видела их упрямое, безнадежное желание выстоять, продержаться до прихода подкрепления. Видела вереницы тел, и аравинские войска за стеной. Многие бежали тогда, дезертировали, пытаясь спастись в одиночку, потому что не верили, что возможно спасти город и его жителей. А Силана осталась, не потому что верила, а потому что не смогла отвернуться. От грязной маленькой девочки, которая все спрашивала, когда вернется мама. От солдата без руки, который упрямо требовал, чтобы его пустили драться. От стариков, от женщин. От командира Гийома — страшного, равнодушного командира Гийома, который сделал ее алой жрицей. Который никогда не сомневался, не бежал и ничего не боялся. И всю свою жизнь жил войной, дышал войной и принимал все ее ужасы.

Силана сделала выбор между матерью, которую любила и людьми, которых хотела защитить.

И она не смогла бы объяснить этого Калебу.

Да и не хотела, чтобы он знал, каково это. Знать, что любой выбор сделает очень больно, что уничтожит тебя, разобьет на части, и все равно выбирать.

— Перед уходом можешь сходить на кладбище, — сказал вдруг Калеб, и Силана вскинулась, совсем не ожидала этого услышать.

— Ты позволишь мне?

Он помолчал, потом кивнул:

— Мама любила тебя. Ждала до самого последнего мгновения. Пусть поздно, но она бы хотела, чтобы ты пришла. Даже если я верю, что ты не заслуживаешь.

Силана опустила голову:

— Спасибо. Это многое для меня значит.

Они замолчали, и Силана уговаривала себя, только не плакать. Глаза щипало, и внутри разливалась горечь.