Пламя в тумане

– Окаа[64], – сказала старшая девочка, когда мать подала ей миску с едой, – поешь ты. Я не голодна. – Ее взгляд скользнул по полям золотой пшеницы всего в двух шагах от того места, где они сидели, простираясь настолько далеко, насколько мог видеть глаз.

– Нет, моя дорогая. Я уже поела. – Женщина взглянула на мужа, моля его хранить молчание.

Когда мать снова села рядом с ним, Марико увидела, как он тихонько отдает ей половину своей доли.

К счастью, другие дети ничего не заметили. Они улыбнулись и продолжили есть, не обращая внимания на положение своих родителей. Но старшая девочка знала лучше. Она поставила свою миску рядом с тарелкой родителей и тихонько начала переливать им часть своей еды.

Это зрелище поразило Марико. Надорвало что-то под сердцем. В течение стольких лет она гордилась тем, что была той, кто видит то, что не замечают другие. Той, что видит мир не таким, каким он был, а каким должен быть. Ее взгляд скользнул по улыбающимся лицам остальных младших детей.

По лицу старшей девочки и мельчайшим бороздкам, которые теперь собрались у нее над бровями.

У Марико было бесчисленное количество приятных воспоминаний о ее детстве.

И ни в одном из них она не помнила ничего, кроме довольства едой.

«Возможно, мой разум видел только то, что хотел видеть».

Холодная рука осознания схватила ее за горло. Ни в одном из этих воспоминаний она не могла припомнить, чтобы кто-либо из крестьян ее отца был также доволен едой. Когда Марико выходила через ворота родового поместья своей семьи в поля пшеницы и риса, часто приходили работники, чтобы увести ее прочь оттуда. Улыбки, которые они дарили ей, были бледными. Усталыми. В детстве она часто спрашивала, почему они выглядят такими грустными. Почему они не улыбаются чаще.

Мать говорила ей, что они просто устают. А потом ее няня убеждала ее вернуться обратно в поместье. Вот как все было. Даймё владел землей, которую обрабатывал его народ. В обмен на защиту и заботу своего господина люди, работающие на землях, платили даймё дань.

Возможно ли, что Хаттори Кано забирал больше своей справедливой доли?

Марико вспомнила, как ее отец однажды сказал, насколько неблагодарны его работники. Как он давал им еду, кров и место для работы. А они все равно были недовольны.

Черный клан намеревался перераспределить богатство ее семьи. Вернуть его в руки тех, кто работал в полях. Тех, кто вспахал почву. Собрал урожай.

Все для того, чтобы Марико могла носить красивую одежду и привлечь внимание сына императора. Часть ее боролась против чувства справедливости. Справедливости видеть, как эти люди получают полагающуюся им долю. Это были люди ее семьи, земли ее семьи.

Но сеяла ли Марико хоть раз семя или хоть раз работала в грязи, если это не было связано с ее личными интересами? Только когда она оказалась в лагере Черного клана, она познакомилась с основами того, как жить самостоятельно. На самом деле сейчас был первый раз в ее жизни, когда она держала серп. И даже это было сделано с целью уловки.

Как впервые заявил Оками в тот день, когда Марико поручили носить дрова, она была бесполезна.

Это была самая большая истина, которая так сильно потрясла ее. Как неправильно было то, что Марико так яростно сопротивлялась обвинениям, основанным на этой истине. Если бы Оками обвинил ее в лени, неряшливости или глупости, она бы рассмеялась.

Но когда он обвинил ее в бесполезности, это задело ее.

Больше Марико не собирается быть бесполезной. Она увидела правду.

Она заставит своего отца увидеть ее тоже.

Даже если они ошибались, они все равно были ее семьей.

Марико, чего бы это ни стоило, предупредит брата.

Как-нибудь.

Набег

«Они планируют совершить набег на хранилища глубокой ночью».

Это все, что передал ему слуга. Кэнсин погнался за стариком. Когда они повернули за угол, он схватил его за потрепанный косодэ и повернул к себе.

Глаза старика были молочно-белыми. Он был слеп или почти слеп.

Кэнсин выругался про себя.

– Ты знаешь, кто тебе это сказал?

– Нет, мой господин, – пробормотал старик. – Мне сказали передать это сообщение и дали за это монету. Это все, что я знаю. – Он широко растопырил пальцы, словно доказывая, что это все, что у него есть.

– И больше ничего? Кто собирается совершить набег на хранилища?

– Нет, господин, – ответил старик. – Это было сказано второпях, когда я проходил мимо. Как будто у посыльного не было времени добавить что-то еще.

Кэнсин отпустил косодэ старика.

Кто-то намеревался ограбить его семью. Украсть запасы, которые кормили и одевали жителей его провинции. Которые способствовали восхождению клана Хаттори к величию.

Недолго думая он направился к гарнизону своей семьи.

Кем бы они ни были, эти воры не покинут долину живыми.

* * *

У Марико тряслись руки, пока она ждала под соломенным навесом. Оками укрылся в падающих тенях в ожидании сигнала.

– Тебе не нужно драться, – мягко сказал он.

Она повернулась к нему:

– Ты не ожидаешь, что я буду драться?