Пламя в тумане

– Я не ожидаю ничего ни от тебя, ни от кого-либо еще. Я просто говорю, что тебе не нужно делать то, чего ты не хочешь.

Хотя в словах Оками был смысл, холодная точность, с которой он их произнес, уязвила ее. Марико не хотела сражаться ни с кем из членов своей семьи или с самураями, которые присягнули им на верность. Она не хотела участвовать ни в одной из этих катастроф.

Но она не могла игнорировать шанс спасения жизней.

Самое странное, что небольшая часть ее чувствовала себя ответственной за то, что могло случиться с Ранмару. С Ёси. Даже с Рэном. И с Оками. Оружие, которое она принесла с собой, могло причинить ущерб, превосходящий ее самые смелые фантазии. У нее никогда не было возможности проверить его, и поэтому она понятия не имела, чего ожидать.

Если из-за него что-то случится с Оками…

Она отогнала эту мысль.

Он был членом Черного клана. Вероятно, одним из наемников, посланных убить ее. Даже если недавние события поставили эту истину под сомнение, Марико никогда бы не предпочла Волка своей семье. Никогда, проживи она хоть тысячу лет.

Крик соловья эхом разнесся в темноте.

Сигнал, что все чисто.

Сложив свои руки, Оками помог Харуки и Рэну подняться на соломенную крышу над ним. Жестом он приказал Марико следовать за ними. В последнюю секунду он притянул ее к себе, грудь к груди.

– Не геройствуй. Ты усложнишь мне жизнь, если попробуешь, – сказал он чуть громче шепота, а его глаза сияли как два сверкающих камня оникса.

У нее перехватило дыхание. На какое-то безумное мгновение Марико захотелось поцеловать его.

– Делай свою работу, Цунэоки-сама. А я буду делать свою. – Она запрыгнула на крышу, изо всех сил стараясь, чтобы ее шаги были такими же легкими, как у Рэна. Ее сердце колотилось в груди, когда она прижалась к соломе, пытаясь оставаться вне поля зрения.

Ёси и Ранмару, словно призраки в ночи, двинулись к хранилищу. К тем же амбарам, в которых Марико играла в детстве.

Вокруг никого не было видно.

Все было устрашающе тихо.

Пока Ранмару возился с защелкой хранилища, Рэн ухватился за край крыши, крепко вцепившись в деревянный карниз, прежде чем спрыгнуть на землю внизу.

Стрела вылетела из темноты и попала Рэну в бок.

Марико подавила крик, когда увидела, как он упал. Она хотела сказать что-нибудь – подать сигнал, что на них напали, – но слова застряли у нее в горле.

Это были ее враги. Враги ее семьи.

Которые пришли грабить клан Хаттори.

Даже несмотря на внутреннюю борьбу, вскоре Марико стало ясно, что и не нужно ничего говорить. В темноте собралось движение. Как только Ранмару увидел, как упал Рэн, он и Ёси спрятались в тени у зернохранилища.

Поперек дороги зажглись факелы.

И бледное, почти дикое лицо Хаттори Кэнсина высветилось из темноты.

* * *

Ярость бушевала в его теле.

Один из людей Кэнсина выпустил стрелу слишком рано. Теперь люди, пытавшиеся ограбить его семью, были предупреждены.

Но уже ничего нельзя было изменить.

– Покажите себя! – потребовал он.

Тени поперек пути оставались неподвижными. Кэнсин обнажил свою катану, кивком направляя своих людей. Двое сгорбившихся пеших солдат промчались через тропу, со стрелами на тетивах, когда они схватили упавшего вора за руки и потащили его к Кэнсину.

– Покажитесь, трусы! – крикнул Кэнсин.

Молодому человеку у его ног было не больше двадцати. Он был ранен в бок, древко стрелы торчало из складок его черного косодэ. Когда из темноты не донеслось никаких признаков движения и звуков, Кэнсин прижал носок сандалии к ребрам молодого вора, прямо над его раной.

Юноша застонал. Задрожал. Затем сплюнул в грязь рядом с ногой Кэнсина.

– Ты ничтожный ублюдок. – Он закашлялся.

Кэнсин направил острие катаны на горло юноши.

– Кто ты? – спросил он. – Скажи мне, кто ты, и ты умрешь быстро. Безболезненно. С долей чести.

Тот резко рассмеялся. Почти безумно.

Кэнсин еще сильнее надавил на рану. Молодой вор вскрикнул, затем стиснул зубы.

– Что вы за отвратительные, бесчестные люди? – крикнул Кэнсин в темноту. – Как вы можете заставлять вашего человека страдать, пока сами стоите, смотрите и бездействуя?

Зловещий смех раздался из-под навеса зернохранилища.

– Полагаю, теперь мы почти такие же отвратительные, как и ты, Хаттори Кэнсин. Благородный самурай, пытающий раненого, беспомощного мальчишку, чтобы заставить нас ответить.

Кэнсин вздрогнул.

– Вы довели меня до этого.

– Меньшего я от тебя и не ожидал, Дракон Кая… – Кэнсин почти мог представить себе безликую усмешку, сопровождавшую эти слова. – Что ты будешь обвинять других в своих собственных действиях. Как будто у тебя не было выбора. И при этом ты утверждаешь, что следуешь бусидо.

Ярость снова вспыхнула под кожей Кэнсина:

– Как ты смеешь так со мной разговаривать? Кто ты такой, чтобы говорить подобное?

Другой голос прорвался сквозь ночь, более мягкий. И все же бесконечно опасный.

– Мы ничто. Мы никто… – Сквозь тьму послышались шаги. В воздухе вокруг него начал собираться низкий гул. Странный и полный злобы.

– И мы везде.

С одной стороны зарычал зверь. Желтые глаза вспыхнули в тени.

Гул стал громче.