Я также попробовала применить методику когнитивной поведенческой терапии. Нужно было записать на листке бумаги убеждение, которое заставляло меня страдать, а затем – доказательство того, что оно ложно. Я начала с самого сильного своего страха: «У моих детей никогда не будет счастливого детства». Когда я смотрела на эту фразу, у меня внутри все переворачивалось, но это помогло мне вспомнить, что я общалась со многими людьми, которые в раннем возрасте потеряли родителей, а дальше – осознать, что их дальнейшая судьба может служить доказательством неверности данного утверждения. В другой раз я написала: «Я никогда больше не почувствую себя хорошо». Глядя на эти слова, я осознала, что только этим утром смеялась над чьей-то шуткой. Пусть это продолжалось не больше минуты, но я уже доказала, что это убеждение также не соответствует действительности.
Знакомый психиатр объяснил мне, что люди эволюционно приспособлены к переживанию как привязанности, так и скорби: у нас имеются врожденные механизмы восстановления после потерь и травм. Это помогло мне поверить в то, что я смогу с этим справиться. Если эволюция заложила в нас способность переживать страдания, значит, моя скорбь не должна убить меня. Я подумала о том, как люди столетиями испытывали любовь и потери, и почувствовала связь с чем-то гораздо большим, чем я сама, – с общечеловеческим опытом. Я обратилась к одному из моих любимых профессоров, преподобному Скотти Макленнану, который давал мне советы, когда я развелась с первым мужем. Сейчас Скотти объяснил мне, что за сорок лет помощи людям, пережившим трагедии, он убедился в том, что «обращение к Господу дает им ощущение объятия любящих рук, которые вечны и невероятно сильны. Человеку нужно знать, что он не одинок».
Размышления об этих связях помогли мне, но я никак не могла стряхнуть с себя всепоглощающее ощущение ужаса. Воспоминания и образ Дэйва преследовали меня повсюду. В первые несколько месяцев я каждое утро просыпалась и с ужасом понимала, что его все так же нет. По ночам я заходила в кухню, ожидая, что увижу его там, и потом буквально корчилась от боли. Марк Цукерберг и его жена Присцилла Чан подумали, что нам с детьми будет полезно съездить туда, где ничто не будет напоминать о Дэйве, и пригласили нас на побережье, где мы никогда раньше не бывали. Но когда я села на скамейку с видом на океан и посмотрела в огромное раскинувшееся надо мной небо… я увидела лицо Дэйва, смотрящее на меня из облаков. Я сидела между Марком и Присциллой, чувствуя, как они обнимают меня, но каким-то образом Дэйв тоже был там.
От этого не было никакого спасения. Моя скорбь была словно густой туман, который постоянно окружал меня. Моя подруга Ким Джабал, потерявшая брата, описывала горе как свинцовое одеяло, накрывавшее ее лицо и тело. Брат Дэйва Роб говорил, что ему кажется, будто ему на грудь наступили сапогом, так, что почти невозможно вдохнуть в легкие воздух, и это еще тяжелее, чем было шестнадцать лет назад, когда умер их отец. Мне тоже было трудно дышать. Моя мама учила меня, как нужно дышать при приступах тревоги: вдыхать, считая до шести, потом задерживать дыхание, считая до шести, и выдыхать, еще раз считая до шести. Моя крестница Элиз, трогательно поменявшись со мной ролями, держала меня за руку и считала вслух, пока приступ паники не проходил.
Ребе Нат Эзрей, проводивший похороны Дэйва, посоветовал мне: «Не бойся действовать – загляни в пропасть, отдавая себе отчет в том, что это будет ужасно». Это не вполне то, что я вкладывала в слова «не бойся действовать», но для меня его совет оказался полезен. Я уже давно заметила, что, когда грущу или нервничаю, вторая производная этих чувств только усиливает их. Когда я падаю духом, мне становится еще хуже от того, что я упала духом. Когда я нервничаю, я нервничаю еще и из-за того, что разнервничалась. «Часть любого страдания», пишет К.С. Льюис, это «тень страдания… тот факт, что вы не просто страдаете, а еще и все время думаете о своих страданиях».
После смерти Дэйва эти производные негативные чувства стали сильнее, чем когда-либо. Я была не просто убита горем, меня убивало то, что я убита горем. Я не просто страдала, это были предельные страдания. Меня постоянно мучили какие-то мелочи, никогда не волновавшие прежде, например опасения, что с детьми может что-то случиться, оттого что они поедут в школу на велосипедах. Потом я начинала переживать из-за того, что переживаю слишком сильно. Но, когда я вспомнила совет раввина и приняла тот факт, что все плохо, мне, как это ни удивительно, стало лучше. Я перестала поражаться силе негативных чувств и начала воспринимать их как нечто ожидаемое.