План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945

Еще 23 января Конев приказал Рыбалко держать оборону вдоль оси Лигниц – Бунцлау и повернуть массу своих танков назад в юго-восточном направлении, чтобы ликвидировать немецкие силы, группировавшиеся, как считали, вдоль левого берега Одера. Та же самая обеспокоенность флангами заметна в приказах Рокоссовскому и Черняховскому очистить Восточную Пруссию. Для этой цели было выделено не менее пяти мотострелковых армий, действиями которых координировал Василевский как личный представитель Ставки, тогда как у Жукова и Конева было всего только четыре армии. Удобство коммуникаций тоже сыграло свою роль, потому что было гораздо проще направлять медленно двигавшуюся пехоту на север, чем прямо на запад через опустошенные территории Польши и Померании. Но не было и сомнений в том, что эти диспозиции стали результатом политики, задуманной Ставкой до начала наступления, которой она продолжала держаться, несмотря на полученный опыт и, вероятно, вопреки рекомендациям боевых командиров.

Та же осторожность, которая понуждала Сталина даже в самое тяжелое время сохранять в своих руках резерв из 10–20 дивизий, теперь заставляла его действовать с особой осмотрительностью. Вероятно, этому способствовали три фактора. Во-первых, само упорство сопротивления немцев в Курляндии и Венгрии могло служить признаком какого-то зловещего хитрого плана, в существование которого было куда легче поверить, чем поверить правде – безумной, отчаянной иррациональности, не нуждавшейся ни в каких планах. (Должно быть, в Ставке было много людей, помнивших свою радость осенью 1942 года оттого, что немцы принялись разрежать свою линию перед армиями Голикова и Ватутина под Воронежем.) Во-вторых, советские армии уже дважды были застигнуты врасплох, будучи чрезмерно растянутыми. Им сильно досталось от Хоссбаха в Восточной Пруссии в октябре 1944 года, и еще более серьезное поражение они понесли во время контрнаступления Манштейна в феврале 1943 года, когда немцы вновь овладели Харьковом. Причиной обеих неудач стали самонадеянность и отставание снабжения. Их стратегическое значение было непомерно преувеличено, что вызвало какой-то «комплекс неполноценности», заставлявший Ставку переоценивать возможности немцев вплоть до самого конца войны. В-третьих, в расчетах русских присутствовал политический элемент. Они считали, что, если им придется потерпеть даже небольшой отпор – например, снова отойти на территорию Польши, – их влияние за столом мирных переговоров может сильно пострадать. Западные союзники еще не начали свое наступление. Если бы русским удалось закрепиться на Одере, менее чем в 40 милях от Берлина, они могли бы позволить себе ждать, пока их соперники не пересекут Рейн, и только тогда сделать последний рывок. Проявленная немцами в Арденнском наступлении сила удивила Ставку меньше, чем Верховное командование союзных экспедиционных сил, и подтвердила их мнение, что отныне Восточный и Западный фронты должны оказывать согласованное давление.

Такой ход мыслей, результатом которого стало намеренное уменьшение сил на верхушке русского выступа, был на руку Гудериану. Или, чтобы быть точнее, в пользу его надежд самому провести операцию. Ибо цели Гудериана были четко ограничены. Ударить по клину Жукова, сделать предупреждающий жест, выиграв не столько территорию, сколько время – может быть, месяца два, и за это время Восточный фронт может быть перегруппирован, а западные союзники «могут одуматься». Вот чего он пытался достигнуть.

На первой неделе февраля средства достижения этого плана практически находились в руках Гудериана. Еще две слабые танковые дивизии были отведены с Западного фронта и сосредоточены в учебном городке в Крампнице. Там их оснастили достаточным количеством «тигров» и даже несколькими «истребителями танков», что позволило придать по дополнительной роте каждому батальону. Таким образом, каждая дивизия состояла теперь из четырех рот «пантер» и двух – «тигров», кроме большого количества самоходной артиллерии, приданной гренадерскому батальону. Далее, дивизии СС из 6-й армии Зеппа Дитриха еще не были назначены окончательно в Венгерский сектор и находились на отдыхе в Бонне и Витлихе (район Трабен-Трарбаха).

Считал ли Гудериан, что он сможет преодолеть сопротивление Гитлера и уговорит его отдать ему армию Зеппа Дитриха, или он желал усилить свои резервы за счет самого очевидного источника, но он начал возвращаться к своему больному месту – бессмысленной и дорого обходившейся оккупации Курляндии. Новая буйная сцена произошла 8 февраля, как обычно, на вечернем совещании у фюрера.

По словам Гудериана, он сказал Гитлеру следующее: «Поверьте моим словам, что это не ослиное упрямство с моей стороны, которое заставляет меня продолжать настаивать на эвакуации Курляндии. Я не вижу никакого другого способа, остающегося у нас для накопления резервов, а без резервов мы не можем и надеяться защитить столицу. Уверяю вас, что я действую исключительно в интересах Германии».