План битвы

В удачу поверьте —
— И дело с концом.
 Да здравствует ветер,
Который в лицо!

И нет нам покоя,
Гори, но живи!
Погоня, погоня,
Погоня, погоня
В горячей крови.

Подождав, пока медсестра скроется из виду, я делаю три шага, пересекая коридор и оказываюсь в палате. Вхожу и замираю, привыкая к темноте.

— Егор, это ты? — слышу я тихий голос Наташки, такой знакомый и такой дорогой.

— Да, — отвечаю я. — Ты не против?

— А я всё ждала, когда же ты придёшь, — шепчет она. — Мне так много нужно тебе сказать…

Мне тоже… Мне тоже…

24. Конспирация, конспирация и еще раз конспирация, товарищи

Глаза быстро привыкают к темноте, и я различаю очертания предметов. Наташкина кровать стоит у окна. Я тихо подхожу к ней и присаживаюсь на край. Какое-то время мы молчим. Тусклый жёлтый свет, идущий от уличного фонаря, попадает на её лицо, превращая его в светящийся волшебным светом янтарь.

— Как ты?

— Ничего, — слабо улыбается она. — Почти нормально, но я не уверена, что это от удара.

— А отчего? — хмурюсь я.

— Может… — она начинает и прерывается на мгновенье. — Может быть, это от того, что сейчас ночь, мы одни и ты сидишь на моей постели очень близко ко мне, и я даже могу чувствовать твоё тепло…

Я беру её за руку, и она снова улыбается.

— Знаешь, в последние дни я много думала и кое-что поняла…

— Не обязательно говорить об этом…

— Нет-нет, я должна сказать. Я поняла, что я такая дура, просто непроходимая идиотка и самовлюблённая эгоистичная курица.

— Что? — спрашиваю я со смехом. — Это ты после удара осознала?

— Нет, ещё до него. Хотя… хотя ты прав, давно надо было дать мне по башке… Я поняла, что ты…

Она снова замолкает и не решается продолжить, но помолчав и собравшись силами заканчивает:

— Что ты… меня на самом деле любишь. А сегодня я увидела, от чего ты пытаешься меня оградить и защитить.

Мне становится не до смеха. Я внимательно всматриваюсь в её лицо и мне кажется, из её глаз выкатываются маленькие бриллианты. Я протягиваю руку и пытаюсь нащупать эти светящиеся драгоценности, но от моего грубого прикосновения они мгновенно тают и становятся жидкими.

Да, наверное, так и есть. Наверное, это правда и эта глупышка, неразумное дитя, неопытная юная дурочка поняла то, что я умудрённый долгой жизнью мужик не хотел понимать до этой минуты.

— И я тоже, — продолжает она, — я тоже тебя очень люблю. У меня даже мозги отшибает от этого, правда…

Я кладу указательный палец, влажный от слёз, на её тёплые мягкие губы, но она поворачивает голову, освобождаясь от этой печати на своих устах.

— Мне правда нужно всё это тебе сказать, — шепчет она. — Этот… Денис, он… он наговорил мне всего и вскружил голову, и я подумала, что смогу тебя забыть, понадеялась, что он заменит в моём сердце тебя…

Ох, пожалуйста, только не надо про Дениса. Мне совсем не хочется о нём слышать. Знать, помнить о нём не хочется.

— Но это была очередная глупость, — продолжает она. Я была настоящей дурой, идиоткой. Ты, наверное, никогда не простишь меня за это. Могу тебя понять… Я…

Я не даю ей договорить и залепляю рот поцелуем. Я чувствую её трепет и нежность, и вкус слёз, текущих по её щекам, и сладкую свежесть юной плоти, и огромную силу огня, скрытую в этом хрупком теле.

Я глажу её густые тяжёлые волосы, запускаю в них пальцы и целую её глаза, уши, дрожащую шею и острые ключицы. Я стягиваю с её плеч пижаму и высвобождаю острую девичью грудку, я сжимаю её и целую, ощущая внутри себя не просто томление и неуёмную, дикую, незнакомую до сих пор жажду, я чувствую нежность и что-то ещё, очень чистое и звенящее, юное и свежее…

— Не надо, — шепчет она, — пожалуйста… Егор…

Этот хриплый возбуждающий шёпот делает её ещё слаще, ещё желаннее…

— Я так сильно люблю тебя, — продолжает она, — я так сильно хочу этого… Прикажи, и я сделаю всё, что ты скажешь, так, как ты захочешь… Но, пожалуйста, не приказывай этого теперь, пусть мой первый раз будет не таким, не в больнице…

Меня словно плетью протягивают. Я вздрагиваю и замираю.

— Я знаю, — горячо шепчет Наташка, — тебе нужно многое сделать, и сейчас тебе не до меня. Но я буду ждать. Столько, сколько нужно и всегда буду только твоей. И я не буду глупо ревновать, но приду по первому твоему слову. Ты можешь быть спокоен, больше я не буду дурой, я буду твоей умной девочкой. Я ведь всё поняла. И потом, когда ты решишь, что время пришло, ты позовёшь меня и мы уже никогда больше не расстанемся. Я буду твоей опорой, любовницей, другом, вещью, матерью, дочерью — всем, чем захочешь. Всегда. До самой смерти. И никогда ничем не попрекну тебя. Я обещаю. И ты никогда не пожалеешь…

Я сжимаю её в своих объятиях и нежно целую, а потом мы лежим, прижавшись друг к другу до самого рассвета. А когда небо начинает розоветь, я тихо выскальзываю из палаты, оставляя свою боевую подругу, спасшую мне жизнь, мирно и счастливо сопеть и наслаждаться снами о нашем прекрасном и безоблачном будущем.