План D накануне (СИ)

Он вдруг устал от неизвестности, от чувства, что любые его прогнозы относительно происходящего сейчас, не говоря уже о ближайшем будущем, всегда будут несостоятельны, то есть та самая явная невозможность контролировать свою жизнь шире отправления естественных надобностей, но жизнь при этом полнящуюся уникальным опытом, который нельзя просто так отбросить и игнорировать, будто ничего и не было. Будто он такой же, как и окружающие, несколько остолоп, несколько неудачник, маловато повидал мир, мыслит в неоправданно восторженном ключе, словно в сговоре, но на самом деле нет, большую часть времени оставался исполнительным, и это не помогло, вечно откладывал на завтра преобразование, превращение, к концу жизни не факт, что обернётся на проделанный путь, а если и обернётся, то не найдёт в том ничего примечательного или достойного его пережить.

Словно Мерлин на меловом утёсе (но Мерлин, никогда не имевший дела с нулевой точкой отсчёта), он стоял на вершине осыпавшейся каменной стены одного из последних домов и оживлял странной силой единичных понятий происходившее здесь четырнадцать лет назад, сжигал субъективно преломлённые рефлексии о событиях прошлого, порождая единственно верную историю, заключавшуюся не в измерении коллективной памяти, а в самом экстракте, ядре, подоплёке того, что видели чьи-то глаза и в чём участвовали разной степени виновности жертвы, рассматриваемые почти как пациенты. Как раз о пациентах и речь. То, что убило сына миссис О’Лири, к чему он пришёл в конце своих умопостроений, но что, в то же время, являлось тем самым, хоть и претерпевающим всевозможные воздействия, но никогда не выбиваемым ни в одно из предельных состояний, тем самым камнем, лотосом осадки и прогиба, фотонов и элементарных частиц, возникло в результате неуправляемого деления. Возможно, сразу не бросается в глаза, но установление нуля этой функции в данном случае было равнозначно нахождению, плавая при этом в неизвестности не выше собственного роста, безусловности, что объект в отсутствие сил, какие воздействовали бы на него, будет двигаться, а не пребывать в покое. Ведь в остальном в ходе того эксперимента управлялось всё, от принуждения себя думать о том, какой поставить, до действий бестолковых грумов, приближавших собственное испарение с лица земли.

Теодор

Конгруэнтный ещё больше Жан-Поля Сартра субъект — которого под страхом делавших словоохотливым инъекций даже в самых игривых или патриотических пикировках запрещено было называть по имени; хотя сколько уже написано в старом стиле, но тяжело вникать, поскольку не привит с детства или привит плохо, — вёл замкнутый образ жизни, не так уж часто выходил из дома.

Вырисовывается более художественный, чем когерентный, отчёт, он взял в библиотеке у прадеда жёлтую кипу Фёдора Достоевского и жёлтую кипку Николая Гоголя, желая пристраститься к языку без синтаксиса, где нарратива больше, чем любви ко всем ближним. Испортив на полдиоптрии зрение, добив ещё морфологической энциклопедией, осознал, что это тоже синтаксис, только с очень медленным переходом, столько разжёвывать — пар пойдёт из ушей. По крайней мере, в арсенале его повествовательных трюков появились красные строки.

Часто он гадал, не спится ли ему либо это та самая ночь, новое дело, второе после пережитого в юности. Через два дня на третий он выходил из подъезда через запретную арку некоего комитета, пустившего щупальца во дворе его жилого в остальном многоквартирного дома, в ночной продуктовый, немножко мухлюя по ветеранской карточке, помноженной на банковскую, на социальную, на трудовую и на наличные.

Бывало, он одним духом преодолевал лестничные марши и днём, но никакие магазины, торговые пассажи или социальные службы не посещал, а лишь прохаживался по городу в порыве узнавания. Небесперспективно полагать, что во время променадов разрабатывал уже больше карбоновую спину (восемь операций), готовясь к своему последнему марш-броску.

Если кто-то что-то знает про тень, то вот это его метод, он готов пустить под откос пол-Солькурска, почти любое посягательство от чьего угодно имени, даже, если повезёт, заставить исчезнуть не успевающий затормозить автомобиль. И так, что он не должен оглядываться; как ни прикипай, это секретная информация, и он, думается ему, не прикипает.