Служба, где ты ходил по краю во всех смыслах. Группа функционеров что ни день отбывала встречать эшелоны и втираться в доверие на самый короткий срок в мире. У сходивших там людей за пазухой лежали письма от родственников, в тех сказано, что они работают в полях и живут в санаториях и домах отдыха, кормят просто, но сытно. Отсев, баня, бочки с личными вещами, чтобы смотреть им в глаза на месте, и были такие, как он или как дети, или как колоды, с гребнем на исполнительность, вечная оглядка на целостность шкуры. Как-то так вышло, что сейчас они оказались на правильной для выживания стороне, требовалось лишь приложить имевшиеся силы, чтобы так и оставалось. Для начинающих сходить с ума предусмотрен отпуск. Опустевшие германские города везде поблизости, где царит сплин, зелёный свет, полумрак, вялые совокупления с певицами, заполненные точечно банкетные залы, агломерации под куполом, вдоль бортов автобанов течёт осклизлая информация, теперь уже осязаемая, но мало кто хочет к ней прикасаться.
Надзирательница, некая Гермина, успела влюбиться в него уже дважды, и это только за восемьдесят восемь дней. Он заказывал всё больше и больше психоредукторов, пока один вождь ещё не предал другого, из СССР. На ней же произвёл erster Test, как раз 1 сентября или под Рождество, в этот год Германия, кажется, напала на Польшу. В последовавшие дни полосатые фигуры набивали землёй всё больше и больше вагонеток. События в мире буквально нагнетались, сплющивая историю со всем тогдашним инструментарием не упустить. Германии объявила войну Великобритании и Франции с бывшими колониями, вскоре к их коалиции присоединилась ЮАР (Гитлер смеётся) и Канада (Гитлер морщится), бесконечные ноты о нейтралитете, капитуляция Гдыни, пала Варшава, Иосиф Сталин признан человеком года по версии журнала «Time» (Гитлер außer sich [137]).
— Они влюблённые, что ли?
— Я тебя умоляю, они всего лишь идейные.
— Слушай, Тео, я давно хотел спросить, не влюблённые ли они?
— Тео ж только что спрашивал, ты что глухой?
— Я же сказал, нет.
— А ты откуда знаешь?
— Тео мне говорил.
— Наш диалог меня гнетёт.
— Я полагаю, Тео и надо послать, уж больно он хорошо устроился.
— Тео, пойди, стукни ему, сошлись на то, что нам нельзя покидать пост.
— Он скажет, что это не достойно спартакиста.
— Надави на совесть, скажи, что мы его мышцы в борьбе, нас следует подпитывать.
— Ладно.
— Тео, не сходил бы ты за мёдом.
— Называй это суп.
— Да, уж будь добр.
— Как вы не вовремя, ей-богу.
— Какому именно?
— Ладно, только пальто надену. — Что-то сказал вглубь квартиры по-немецки.
— Пожалуй, пойду с ним. Он, сами знаете, вряд ли постоит за себя, да и Шульц может не продать ему и вообще не открыть.
— Наверное он прав, как считаешь?
— Да пусть идут. Они вдвоём, мы здесь вдвоём, так и впрямь лучше.
— Я быстро.
— Я с тобой.
— Тогда зачем я вообще нужен? Сам бы и сходил.
В городе было неспокойно. Революция и контрреволюция, Эберт, Эйхгорн, телеграфное бюро Вольфа, Народная морская дивизия, СДПГ, РСДРП, автохтоны Веддинга собирают листву в парке Шиллера и топят ею печи, wirtschaftlicher Kampf [138], как вулкан, кормящий бучу, устремление авангарда класса пятнадцатичасового труда к власти, рабочая демократия, красотка у стиральной машины исчезла из витрины, а старуха при корыте с ребристым дном осталась, «Форвертс», полицейский больше не имеет права по собственному усмотрению отделять женщин от сопровождающих их лиц мужского пола, баррикады, бронеавтомобили, «мёртвые головы» и стены с частицами мозга, с выставки до поры до времени сметена история возникновения товаров, с эстакад развязки в Кройцберге свисают тела в коконах, давить на тенденции в искусстве они будут уже после всего, продавцы газет в форменных фуражках и с прищепками являют стойкость, мнения, что тот, кто читает Кафку, должен одновременно строить и музицировать, давно сдуло, Йозеф Рот после трудов праведных изучает die Stadtpresse [139], где чёрным по белому написано то, что в течении дня он только предчувствовал.
В исходе ночи начался ливень. Замкнутый кирпичный забор вокруг обширного сада и длинного желтоватого дома в глубине не пустовал. Владение тонуло во тьме, казалось, что оно дрейфовало, двигалось на подушке с кислородом и мглой к созвездию Секстанта. Цепочка людей на заборе опоясывала периметр, между каждым насчитывалось до пяти не занятых столбов. Они стояли в пижамах, без шляп, ёжились от холода, насквозь промокнув. Если приблизиться, конференция иссякала до одного, но издали, во тьме, белели продолговатые фигуры, особенно жуткие в свете молний.