План D накануне

Она втолкнула С. в смотровой кабинет, наугад выхватив из строя, косые мышцы фашистки дали тягу, и вот она в его объятьях, распределённая, косится на Gynäkologenstuhl, на обшарпанные стены и на медицинский шкаф со стеклянными дверцами, где лежат инструменты в стальных суднах. В соответствии с инструкциями её предстояло подвергнуть искусственному ранению, имитирующему пулевое, и ввести в рану частицы дерева, стекла, металла и несколько видов натуральных камней — пидараса Гейдриха не вытянули недавно примерно с таким набором, — после чего наблюдать эффект и на определённом этапе начать применение сульфаниламида. Длительное исследование, рассчитанное на две недели. На краю обтянутой клеёнкой кушетки на коленке он фальсифицировал результаты, косясь на сидевшую в устройстве женщину, почти всегда молчаливую и предпочитавшую смотреть в окно, Гебхардт потом включил его раздутые цифры в свой доклад о действии сульфаниламидов на Третьей конференции по Востоку для врачей-консультантов Берлинской военной академии, направил ему в числе прочих благодарственную телеграмму, копию текста раздали всем, он читал перед сном, думал о возлюбленной, этот листок теперь неразрывно с ней связан, выбросить будет не так просто. Они мало говорили, по большей части старался Анатолий, это было совершенно на него не похоже, и её, кажется, нисколько не поражало, что нацистский врач носится с ней, болтает по-русски и не тиранит тело, она только и задала один-единственный вопрос касательно порядка отправления и получения почты заключёнными, да и то не самого даже порядка, а одной из фраз, содержавшейся в соответствующем предписании, «Es macht keinen Sinn, eine Freilassung im Namen der Lagerverwaltung zu beantragen [276]», спросила, не знает ли он, на чьё имя имеет смысл подавать такие заявления, он счёл, что она бредит или насмехается, но из-за этого чувства до боли искренней жалости, для другого человека бывшей бы вовсе необоснованной, он, должно быть, начал любить её ещё больше.

Ему мнилось, что, если смотреть сверху, лагерь напоминал свёрнутую вдвое Германию, а именно орла в профиль, стерилизатор будет глаз, бараки СС — крыло, а постройки Siemens & Halske AG — хвостовое оперение. В ложбинах за границей территории по утрам стоял туман, между ними и Уккермарком раскинулось поле, посреди которого лицом в землю лежала фигура с белым крестом на спине, не смываемым здешними ливнями, в кабинетах комендатуры всё это обсуждалось титанами, получившими ответственность после визита или спонтанно пришедшей на ум депеши, её было кому надиктовать, потом, несомненно, вертелось в головах так и эдак, вот приезжает начальник Освенцима, вот Гиммлер, вот ждут Красную армию, а ручательство на них, все перлюстраторы сидят в коридоре, их, в случае чего, можно спросить про ситуацию и сколько состоялось выходов за Grenzlinie [277] словами: «люблю», «спаси меня», «здесь плохо кормят». Когда две недели истекли, её ещё три дня продержали в бараке, подобное милосердие системе было не свойственно, скорее всего, по недосмотру, и вновь отправили на работы, даже не выказав удивления, что после всего она способна ходить, в эти дни в нерабочее время он навещал её, принося тайком еду и рассказывая всякую ерунду, поскольку говорить с ним она по-прежнему не желала; он оправдывал это её чудовищным положением, каковым здесь объяснялось всё что угодно, от смерти от обморожения летом до левитации.

Главный и единственный член жюри конкурса Герман Геринг послал вместо себя доверенное лицо, означенное в сопроводительных документах как «meine volle Verkörperung in Allem [278]», ну тут всё ясно, некий Баумбах, офицер люфтваффе, Кёгель смотрел из своей квартиры, как их автомобиль въехал в ворота, остановился подле нового помоста — он ещё подумал, какого чёрта тут делает этот помост — и они долго не выходили, у него за дверью был наготове секретарь, вызвал его, громко выкрикнув имя, сел за стол, тот перед ним, принялся диктовать свой распорядок на несколько дней вперёд, чего никогда не делал. На другой день привезли двойников, в общей сложности они прожили в лагере неделю, в конце которой и состоялся конкурс, на него Кёгель проник инкогнито, в финал вышли двое, Густав В. и ещё один человек, по слухам, отказывавшийся называть своё имя, за что его, и заодно для выяснения оного, не пытали в гестапо и вообще никак не воздействовали, это уже нечто из оккультно-идеологического обеспечения, и, кажется, он был протеже Хильшера.