План D накануне

— Сами-сами, я вам не медбрат, — покрикивал он под конец, вполне освоившись с новой ролью.

В себя его привела пощёчина, плоть деформировалась внутрь и вернулась обратно, в сердце сразу зародилась обида, как будто он достоин большего, клацнули зубы, слух обострился, кажется, он услышал, как из кого-то на совете вырвалась сфера дурного воздуха…

Его обидчик — кровь от крови Балкан, сколько-то живший мыслью о благе своего народа. Он обдумывал задаваемые им напрямую вопросы и разгадывал намёки действием, бродя по мрачным дубовым рощам, всегда красным и оранжевым, под дождём. Карета брошена там, куда смогла доехать, на дверцах выхолощенный герб, впадины по приблизительному очертанию, рельеф очень большой королевской печати, ему недоступной никогда. Ходили слухи, начались, когда он выказал норов уже раз в тридцать третий, что у него был выбор родиться в семье Петра, но карликом, и это ущемление ещё до рождения неизбежно аллоцировалось на подвернувшихся под руку в недобрый час. Обделённый и уже одним тем непонятый, он брал деньги у отца, не искал контактов с кузенами, в определённую пору всё больше уверяясь, что жизнь его и вправду судьбоносна, не как у других, а вправду, роконосна, раз уж на то пошло. И тут ему подвернулись салюты, будто бертильонаж и фотографические карточки голубей, пришпиленные на схему расследования как способ общения заточённого в крепость иллюзиониста с сообщниками. Он уходил во время размышлений всё дальше, спускался в балку, соскальзывая по листве боком, придерживаясь рукой, представляя себе, что это запальный канал чего-то, направленного на Австрию. Брёвна катались по желобу, едва не вылетая, не теряя амплитуду, всё более и более вытираясь, трамбуя покров. Иногда он подходил к ним по кромке и пытался не дать одному начать спуск, но это было не в его власти, как почти всё в природе. Он ворон или грач, так же нахохливается в чёрном макинтоше, под тем мундир и портупея с кобурой, застрелиться тоже иногда тянет, возможно, даже всё к этому и идёт. Присыпаться листвой и посадить револьвер в V подтяжки, а её привязать к суку повыше, на уровень, где место его потенциальным подданным, людям тёмным и легковоспламеняемым, с горячими сердцами.

Из своего укрытия в три прыжка Т. достиг его и ударил заранее приготовленным штыком в нижнюю часть спины, в органы. Теперь ему не встречаться с Герингом и его женой Эмми, расфуфыренными в пух и прах, супруга в короне, у него самого зализаны волосы и на каждом квадратном дюйме мундира аксельбанты и всякие объёмные вышивки, весь в звёздах, поверх них цепь из масонских коленцев, перстни, улыбка шизофреника, внутри ряд отнюдь не гасящих друг друга препаратов.

Колесницу из камня, передвижной мавзолей, созданный для одного дня, последнего солнечного, тянули четыре жирафа. Это было максимально приближено к его воле, свитку примечательному, приклеенному на лоб покойника, растянутому грузом до коленных суставов, дальше среди волос и хребтов большеберцовых костей начиналась татуировка, там уже, впрочем, сообщалось не самое экзотическое. Заклинание не дать восстать и реестр последствий в случае неисполнения, разбивавший его приближённых на два лагеря. Советника такого-то и советника такого-то видели с погружёнными друг другу в бороды перстами. На улицах, где его везли, никто не плакал, если не считать детей, которым запрещалось перебегать на другую сторону. При всём желании траур как-то не надевался. Несколько чёрных вымпелов в неочевидных местах, кем-то там сочтённых ключевыми, только раздражали. Хвост, само собой, рос. Тяжело терять людей дорогих. Чернь неприкрыто хохотала, на похоронах у неё стёрлась грань с ремесленниками, торговцами и солдатами. Слава Богу, отцепился. Никто вообще не знал, по-христиански ли то, в чём они сейчас задействованы, и не заставят ли всех идти во тьму, по аналогии, вот в чём соль. Никто не знал, каких традиций придерживаются о бок живущие, люди привыкли скрывать это и привыкли, что они перековываются как Бог на душу положит.

Спальню разгромили не так сильно, здесь вообще всё выглядело более уютно из-за коричневого плюшевого покрывала. Из комода вывалили панталоны и ночные сорочки старика. Кровать, стоявшую торцом к стене, сдвинули набок, попона съехала, от книг с тумбочки, читавшихся до настоящего времени, тянулся пыльный след.

У искомой книги была обложка от «Молота ведьм», на фронтисписе шрифт «мёртвый колибри», переплёт, похоже, тварей из двадцати, заплатки многотекстурны, аккуратно смётаны, посвящена ста сорока пяти лицам, среди которых несколько демонов, архангелов, летописцев, симпатичных стражников, креол, сириец, китаёза, Квентин Массейс, Диоскорид, Александр Балинский; мотто из шестидесяти пунктов, как много произнесено и всё в точку, про житие князя, поди пойми, что этим характеризуется, эпоха или он сам; при написании её использованы разные источники, автор любознателен и полиязычен.