План D накануне

— Слушай, — свесился к ним третий, — а вот у тебя не задержалось в голове, что ты недавно умирал, а?

— Всё, можешь поворачиваться, — грустно сказал первый.

Щуплый лопоухий Дитерихс встал в полный рост, автомобиль немного накренился на его сторону. Там, где он лежал, стало слышно, как на стенах начали дёргать затворы. Он выставил правую руку, ждал, все ждали, резко сжал пальцы, в кулаке затрепетала стрела с посланием, в нём последняя сводка с фронта: «переговоры начались». Он съел листок, жуя, неотрывно смотрел в глаза уполномоченному от тайлинов, тайлину, тот выдержал, он сломал древко о колено, напряжение нарастало, скупым движением кинул обломки на две стороны, оставляя руки разведёнными, часть с оперением стукнула в шляпку даму, упала ей на креп, натянутый коленями. Глаза тайлина стали наливаться кровью, просыпалась белая глина, особенная, из неё они лепили кирпичи и фаллосы. Из выхлопной трубы вырвалось серое облако, напоминающее парусник, стало набирать ход к русским позициям, он сорвал фуражку, не оборачиваясь, кинул за себя, накрыла, прибив к дороге. Мария-Анна положила руку на убранный воротник авто и смотрела, полуобернувшись. Тайлин начал обильно потеть, но не хотел проигрывать в гляделки Дитерихсу.

— Мужики, мужики, экстернал диспут резолюшн начался.

— Почему бы не кончить его теперь же?

— Того тайлина-то?

— Нет, блядь, нашего, чтоб кровь залила старуху.

Он поскакал, видя ещё издали, что крышки ящиков с бомбами, точь-в-точь как у народовольцев, сняты и снаряды заложены в чаши. Поравнялся с их рядом, одной рукой неся им в лица так и оставшийся трубкой заверенный приказ и выкрикивая аналоги слова «отбой», нечто среднее между синонимом и тем, что посыл срочен. У одной из крайних гадостно улыбался тот рядовой, он видел его и был в курсе дела, рука поднята. Лист с поставленной в середине грифельной точкой начал быстро удаляться, с двух сторон виднелись пальцы.

От лукавого, через Мефистофеля, через Савинкова, через Пилсудского, он и сам не знал, чего хочет, пока не утянуло той странной избирательной мобилизацией, бланками в витринах, чуть ли не рожкáми на большаках губерний. Что это его место, понял уже в вагоне, сразу бросило в неуставные и очень прихотливые социальные связи, накладывающиеся пластами. Цедня, прощупывание, открытость, выпячиваемое прямо-таки простодушие, сразу чувствовалось, где не хватает перца. К кому мог, втирался в доверие, кого-то игнорировал, стравливал, оставлял ехать на крыше вагона, часть рекрутов блевала на перегоне, часть в воротнике на стальном мостике, ходящем ходуном, но выводы именно на его счёт пока никто не сделал. Не пятый персонаж, а восемнадцатый, подмявший несколько искусственно обособленных групп, кинувший в воронку судьбоносных взаимосвязей ни много ни мало, а четверть фронта, отдаваясь всё легче, всё свободней язык, больше фактов, которыми можно оперировать, которые никто не проверяет и не переспрашивает в бровь, чтоб потом явить усидчивость в самом дерзании, компенсировать. Они уходили из госпиталя без ноги, без глаза, без половины члена, с изменённым мировоззрением, не житейским и не о кавернах скотства окружающих, с промытыми, вообще-то, мозгами, и если это не участие и не олитературивание данных ему и приумноженных вводных, то он тогда не знает что.

— Не разряжать, мудак, ну я тебя запомню.

— Как я понимаю, придётся это надеть.

— Ну, вот и всё, так себе сотрудничество получилось.

— Не вполне вас…

— Не люблю прощаться, вот и решил как-то невесомо коснуться.

С огромным трудом облачившись, поругавшись в процессе несколько раз, порываясь уйти, сам понимая, что этого не произойдёт, в панцире он стал надвигаться на плиту. Ось напора сместилась, кулачный щит, казалось, готов был прожечь инструкцию, ладонь в рукавице, живя своей жизнью, начала мелко крестить дверь, прежде чем упереться. Зоровавель сзади и слева сопел от возбуждения.

Нечто монструозное отъехало в недрах крепости, противовесы за тысячи миль обнулили время на некоем северном острове, запоры раздвинули несколько улиц в гетто над ними. Всё сместилось, само восприятие каменного мешка, диффузия его частиц; балка улетела в шурф, не касаясь стен, в дюйме от каждой из четырёх граней, бухта каната размером с Колизей таяла, в центре её сидел котёнок с притороченным к банту концом в разы толще его хвоста, в последний момент он подпрыгнет за бабочкой, которой снится мудрец, войдёт в крутящий момент, а приземлится уже на двадцать лап и ощутимо для земельного участка. Ржавая, солёная, с растворённой щёлочью вода спускалась из системы через пять тысяч душей, всегда укрытых облачным фронтом, и с красным огоньком пожарной сигнализации, ветвления колен толщиной в мизинец. Тысячи счётчиков в одном зашкаленном положении помалу отживали, если не отмирали, в каждом имелся остаток магнитного поля.